– Понимаю, – кивнула Алиса. – Но, по-моему, ты сгущаешь краски. Продюсер – он все же не Карабас-Барабас с плеткой-семихвосткой.
– Тогда какой-нибудь Бари Алибасов, что сути не меняет.
Хват понимал, что ведет себя, как мальчишка, но не мог сдержаться. Всякий раз, когда он вспоминал, что Алиса мечтает о карьере певицы, его душу начинали пожирать метастазы ревности. Ему чертовски не хотелось доверять заботам неизвестного субъекта то единственное сокровище, которое у него было: Алису. Это означало потерять ее навсегда. Фактически он ею и не владел в полной мере. Не сегодня-завтра оба возвратятся домой, и тогда пережитые вместе испытания забудутся, потускнеют. Вернее, так: забудет о них Алиса, а Хват еще долго будет вспоминать ее смех, ее глаза, ее напускную дерзость, уживающуюся с тщательно скрываемой робостью.
Ни к одной женщине его не тянуло так сильно, как к Алисе. Это было прямо-таки неудержимое, непреодолимое влечение. Словно в детстве, когда все неведомое было настолько манящим, что любопытство всегда преобладало над здравым смыслом. Какая сила заставляла пацанов лазать по крышам, разводить костры рядом с бочкой солярки или переходить реку по подтаявшему льду? Это было выше понимания Хвата, но он не сомневался, что такая сила существует. Иначе зачем бы он заранее тосковал о той, которая пока что была рядом? При одной мысли об Алисе у Хвата холодело внутри, как при стремительном спуске с самой крутой в мире горки. Как при прыжке с парашютом, который может раскрыться, а может и нет. Как при прогулке по коварному льду, когда ежесекундно рискуешь ухнуть в омут с головой, а остановиться или повернуть назад все равно не можешь.
– Куда зимой седою я не спеша бреду? – прошептала Алиса, касаясь губами его груди. – Над темною водою, по тонкому по льду…
В который раз Хвата поразило то, как легко они настраиваются на одну и ту же волну.
«Но скоро этой иллюзорной близости не станет, – подумал он с горечью. – После возвращения в Москву все переменится, и не в лучшую для меня сторону. Мавр сделал свое дело, мавр может катиться на все четыре стороны».
– Что это ты насупился? – полюбопытствовала поднявшая голову Алиса.
Хват и сам не заметил, как и когда он успел нахмуриться. Пришлось срочно изображать улыбку и забрасывать руки за голову, принимая позу непринужденную и беззаботную.
– Хуже нет, чем ждать и догонять, – сказал он.
– А чего мы ждем?
– Прежде чем брать билеты на Москву, нужно созвониться с сестрой, – пояснил Хват. – Хочу узнать, все ли спокойно.
– Так позвони. – Алиса кивнула на телефон, уныло пылящийся на тумбочке.
– У нас денег в обрез. С почтамта звонок обойдется в два раза дешевле.
– Сходи на почтамт.
– Вряд ли Катя сейчас дома. До вечера уйма времени, а я не знаю, как его убить.
– Во-первых, не пытайся убить время, не то оно само убьет тебя, – заметила Алиса. – Во-вторых, когда мужчина не знает, чем заняться с обнимающей его голой девушкой, это очень и очень подозрительно.
– Голые девушки не должны разговаривать нравоучительным тоном, – сказал Хват. – Это им не идет.
– А что им идет?
Хват хотел было сказать что-нибудь язвительное, но вместо этого уткнулся лицом в плечо Алисы и зажмурился. С закрытыми глазами можно было попытаться представить ее своей женой, застенчивой, милой, нежно улыбающейся. Получалось не очень реалистично – трудно воображать то, чего не было и нет. И все же Хват старался. Любить придуманную Алису было легче, чем настоящую.
* * *
Ближе к вечеру выяснилось, что в Моздоке осталось полным-полно свежего воздуха, которым вполне можно дышать. Чем Хват и занялся, выбравшись из гостиницы на улицу. Дышал полной грудью, глазея по сторонам.
Наконец, это занятие ему надоело.
– Вы не подскажете, где здесь ближайшее почтовое отделение? – спросил он у толстухи, ковыляющей мимо.
– Почтамп? – переспросила она. – Идите тудой, все прямо и прямо. На перекрестке повернете налево.
– Значит, тудой? – Хват, этот вполне зрелый мужчина, вдруг ощутил себя озорным мальчишкой, еле сдерживающим желание показать собеседнице высунутый язык.
– Тудой, тудой, – закивала она.
– А на перекрестке сюдой? – он показал рукой, в какую сторону собирается сворачивать.
– Ага, сюдой.
– Тогда я пошел, – сказал Хват и зашагал по улице такой стремительной походкой, какой после невыносимо жаркого дня обычно никто не ходит.
В помещении почтамта пришлось отстоять длиннющую очередь к окошку кассы, где Хват приобрел себе жетонов на двадцать минут переговоров. Втиснувшись в душную телефонную кабинку, накрутил свой домашний номер. Дверца норовила захлопнуться, приходилось постоянно отталкивать ее ногой, чтобы не лишиться доступа кислорода. Телефон не отвечал. Выслушав не менее десяти длинных тоскливых гудков, Хват раздраженно ударил по рычагу автомата ладонью и принялся накручивать диск заново. Опять безрезультатно. Телефонная трубка, зажатая в кулаке Хвата, сделалась скользкой, как влажный обмылок.
Некоторое время его глаза слепо глядели на стенку кабины, испещренную рисунками и надписями. Потом мозг выделил в этой мешанине угловатый череп, то ли выцарапанный, то ли вырезанный на деревянной панели. Под ним красовались не менее корявые буквы «Kill…em all».
«Убей их всех», – машинально перевел Хват.
Сердце в груди сжалось, как в страшном сне, когда что-то плохое уже произошло, но ты еще не знаешь, что именно. «Катя?» – спросил себя Хват.
Внутренний голос промолчал.
«Алиса?»
Разумеется. Как ты мог оставить ее одну?
Череп перед глазами осклабился еще шире. Едва не врезав по нему кулаком, Хват выпустил из руки трубку и, провожаемый настороженными взглядами людей, ринулся к выходу. Улица Кирова внешне не изменилась, но представлялась теперь частью все того же кошмара, который то ли мерещился, то ли происходил наяву. Вся перекошенная, почти безлюдная, с черными провалами открытых по случаю жары окон.
Дорога до гостиницы оказалась невероятно длинной, но вместе с тем заняла всего несколько минут. Заставив себя сдерживать шаг, чтобы не врываться в холл как на пожар, Хват открыл дверь, переступил порог, автоматически улыбнулся крашеной тетке за стойкой.
– Что, не до прогулок? – игриво крикнула она вслед.
– Да, да, – ответил он, понятия не имея, о чем его спросили.
Убей их всех.
Кого?
Сейчас узнаешь.
Бред! Хват помчался по лестнице наверх, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Сон продолжался, сердце уже не просто колотилось в груди, а было готово выскочить из нее – прямо на застеленный бордовой дорожкой пол.