– Это меня не касается, – сухо ответил адвокат, распространявший вокруг себя запах набальзамированной мумии. – В сущности, причины, побудившие вас оказаться за рулем не принадлежащего вам транспортного средства, уже никого не интересуют. Важен сам факт. Вам вздумалось покататься, и вы покатались. Пришло время возить саночки.
– Какие саночки? – У Тамары сорвался голос, а в глазах набухли слезы.
– Это я образно выражаюсь, – пояснил адвокат, продолжая клацать своей зажигалкой. – Но, если вам угодно, оставим иносказания в стороне и будем изъясняться, э-э, более конкретно. Так вот, де-юре вам придется отбывать срок, это совершенно очевидно. Но де-факто все же имеется малю-у-у-сенькая лазейка, – иллюстрируя сказанное, он сложил пальцы колечком, – лазейка, через которую у вас есть шанс выбраться на свободу. – Зажигалка пронзила колечко насквозь, после чего возобновила свое беспрестанное: клац-клац-клац.
Воображение у Тамары работало в тот момент плохо, поэтому единственный вопрос, который она сумела выдавить, прозвучал так:
– Мне придется… спать с вами?
– Боже упаси! – Отпрянувший адвокат едва не опрокинулся вместе со своим стулом. – Что за чушь взбрела вам в голову!
– А что же тогда? – растерялась Тамара.
– Вы должны переговорить с истцом и убедить его забрать заявление.
– С Женей? Но он же все врет, он…
– Евгений Константинович, насколько мне известно, глубоко переживает случившееся. – Напыжившийся адвокат походил на токующего глухаря, который не слышит никого вокруг, кроме себя самого. – Но он согласился встретиться с вами, протянуть, так сказать, руку помощи. И если вы оправдаете его ожидания, дело будет улажено в частном, а не в судебном порядке. Вы готовы к переговорам?
– Разве вы не видите, что я теперь на все готова!
Стоит ли удивляться тому, что Тамара изъявила согласие, не колеблясь ни секунды? Уж очень ей не хотелось возвращаться в вонючую камеру или продолжать знакомство с оперативными работниками милиции. И Тамаре охотно пошли навстречу, устроив ей свидание с Женей, который, оказывается, ожидал за дверью.
Но беседовал с Тамарой он не с глазу на глаз, а в присутствии своего товарища – совершенно отвратного типа с расплющенными губами и ушами. Тамаре, попытавшейся взывать к Жениной совести, этот тип пообещал вывернуть матку, после чего в беседу некоторое время не включался, ограничиваясь старательным пережевыванием мятной резинки.
Вальяжно расположившийся напротив Тамары, Женя оценил свой моральный ущерб по столичным расценкам – двести тысяч рублей, и ни копейкой меньше. Тамара прекрасно понимала, что ее попросту «разводят» самым примитивным и наглым образом, но воли сопротивляться у нее уже не было.
– Ладно, я согласна, – произнесла она механическим тоном.
– Молодец, – кивнул Женя, глаза которого отливали теперь не синим, а металлическим блеском. – Тогда с тебя возмещение морального ущерба плюс триста штук компенсации за ремонт тачки. Итого пол-»лимона» рябчиков. Долговую расписку на всю сумму оформляем прямо сейчас, не отходя от кассы. Приглашать нотариуса? Или ты предпочитаешь беседовать с майором Березюком?
У Тамары едва осталось сил, чтобы возразить слабым голосом:
– Почему ремонт? Я же ничего не сломала!
– Ты тут из себя умирающую леблядь не корчь, – посоветовал приплюснутый Женин товарищ. – Влетела на бабки – плати. Не хочешь платить – садись на кичу. Все, разговор короткий.
– У меня нет таких денег, – прошептала Тамара.
– Какого-то паршивого «лимона» нет? – фальшиво удивился приплюснутый. – Нищает нация.
– Почему «лимон»? Разговор ведь идет о пятистах тысячах рублей!
– Шел о пятистах тысячах. Столько же нам придется отстегнуть ментам, чтобы замяли дело. Всего получается миллион. Такой вот дебет с кредитом.
– Да вы что?! Мы с мужем вместе за год такую сумму не заработаем!
– Тогда кошелку свою сдавай в аренду, – милостиво разрешил приплюснутый. – Сроком на десять лет. Зато Турцию повидаешь, Грецию…
– Албанию, – подхватил Женя, – а то и Таиланд… Нет, Клим, эта идея никуда не годится. Она же там, – он ткнул в Тамару пальцем, – загнется с непривычки в первые же дни, а мы потом башли как вынимать будем?
– Тогда пусть платит сразу, – согласился приплюснутый Клим после недолгого раздумья. – Сроку ей десять дней, до конца мая. Или ты, крыса, – он смерил Тамару тяжелым взглядом, – предпочитаешь на зоне пятерик мотать?
– Нет денег, – повторила она с отчаянием. – Ну нет у меня таких денег, как же вы не понимаете! Где я достану миллион за полторы недели?
– А хата на Арбате? – удивился Женя. – Оформим ее как залог и дело с концом. Верно я говорю, Клим?
Мнением Тамары никто не поинтересовался, но оно у нее все же было, хотя какое-то вялое, неживое.
– Я не стану отписывать вам квартиру, – сказала она почти равнодушно. – Все равно это ничего не даст. Ответственный квартиросъемщик – мой муж, а не я.
– Ладно, пусть толкают хату сами, – решил Клим, выплевывая жвачку на пол милицейского кабинета. – Но займ все равно оформим, чтобы все путем. Ты как, соска, согласна?
– Я не соска. – Тамарин шепот походил на шелест увядшей листвы.
– А кто же ты? – искренне удивился Клим, по-хозяйски впуская в кабинет толстячка с кейсом.
И все равно Тамара с ним не согласилась. Всю глубину своего падения она осознала лишь полчаса спустя, когда вся бандитская гоп-компания удалилась, уступив место законному обитателю кабинета – усатому, но безбровому капитану Шумихину.
– Еще одна небольшая формальность, и можешь быть свободна, – весело сказал он, прохаживаясь перед Тамарой.
– Я должна дать подписку о невыезде?
– На кой ляд она мне сдалась, твоя подписка? – отмахнулся капитан. – Дело-то закрыто, вернее, почти закрыто.
– Что же тогда? – насторожилась Тамара.
– Я же сказал: маленькая формальность.
– Какая именно?
– Догадайся с трех раз, – захихикал Шумихин, расстегивая ширинку.
– У меня такое впечатление, что ты чего-то не– договариваешь, – пожаловался Виталий, выслушав Тамарин рассказ в очередной раз.
Прежде чем ответить, она спрятала лицо на его груди:
– Какой смысл утаивать что-то, когда ты знаешь самое главное? Я же сама тебе во всем призналась, разве не так?
– Просто у тебя не было выхода.
Возразить на это было нечего. Да, у Тамары не было выхода. Выпущенная из милиции и очутившаяся на улице без копейки денег, она добиралась домой пешком, растерянная, подавленная, прячущая глаза от прохожих. На нее навесили огромный долг, и она брела по городу ссутулившись, как будто и в самом деле несла на себе тяжкую ношу.