«Псих», – подумал рефери и ошибся. В устремленном на него взгляде не было ни тени безумия, ни проблеска ярости. Голубые глаза смотрели спокойно, мягко, почти кротко.
– Извините, погорячился, – произнес этот взрывной парень и развел руками, как будто речь шла о совершеннейшем пустяке.
Рефери взглянул на неподвижное тело Корнецова, на его лицо, превратившееся в кровавое месиво, потом снова уставился на Олега Белана. Если бы не вздымающаяся грудь, никто не заподозрил бы, что этот человек только что изуродовал бойца, которому прочили как минимум третье место в чемпионате.
Зрители, ошеломленные увиденным, постепенно приходили в себя, разражаясь неистовыми аплодисментами.
– Эй, парень, парень! – надрывался владелец бойцовского клуба «Хаммер», подскочивший к помосту. – Годовой контракт хочешь? Плачу полторашку за выход плюс трешку за победу. Ну? Соглашайся!
Олег покосился на него и медленно повел головой из стороны в сторону:
– Нет. У меня уже есть контракт.
– С кем, с кем? – заволновался владелец помоста.
Олег молча посмотрел куда-то вверх, пролез под канат, спрыгнул с помоста и пошел прочь, никак не реагируя ни на окрики, ни на громогласное провозглашение своей победы.
«Все-таки псих», – мрачно констатировал рефери и принялся подсчитывать в уме, сколько же денег можно заработать за год, если ежедневно получать полторы тысячи долларов только за выход на ринг. Получалось много. Так много, что впору локти кусать.
«Не просто псих, а идиот, – решил рефери. – Законченный».
Он нисколько не сомневался в справедливости этой характеристики, но ни за что на свете не произнес бы ее вслух в присутствии Олега Белана. Даже если бы ему платили по полторы тысячи за каждый эксперимент подобного рода.
На следующий день, как в дни предыдущие и последующие, погода выдалась жаркая и безветренная. Если москвичи жаловались на невыносимый зной, то и на Черноморском побережье дела обстояли не лучше. Керчане и гости города изнывали от духоты. Золоченые купола двух наспех возведенных церквей плавились на солнце, сверкая невыносимым светом, от которого было больно глазам. Питьевая вода поступала в дома с перебоями и была ржавой, словно где-то там, в недрах земли, смешивалась с кровью невинных жертв рекордно жаркого лета.
Приезжие плескались в море, местные обслуживали их, исходя потом и тихой ненавистью, американские морпехи, сидя на своих секретных базах, смотрели на солнце и пугали друг друга рассказами о скорой высадке в Иране.
Мужчины штатские (а их, несмотря на происки НАТО, пребывало на восточной оконечности Крымского полуострова значительно больше, чем военных) ни о каком Иране не думали, сосредоточив все помыслы на прохладительных напитках. Пляжные шорты и футболки молодили даже самых пожилых, хотя выглядеть заправскими атлетами мешали накачанные пивом животы и слабо развитые ноги с бугрящимися коленками. Женщины, в независимости от возраста и комплекции, носили на себе тряпочек меньше, чем надевают на себя юные балерины. Каждая старалась поразить воображение окружающих: кто обгоревшими плечами, кто – распирающими маечки грудями, кто – ягодицами, чудом втиснутыми в узкие юбчонки.
Праздник курортной жизни продолжался круглосуточно: от светла до темна, однако не все обитатели керченского побережья были склонны участвовать в этом карнавальном марафоне. Особенно те, кто отгородился от толп высокими стенами особняков, возведенных за чертой города на двадцатипятикилометровом отрезке крымской земли от Керчи до крохотного поселка Эльтиген.
Только один из этих владельцев новоукраинских замков не обзавелся обязательным плавательным бассейном.
Обосновался он, по неизвестной причине, в окрестностях озера Камыш-Бурун, вода которого давно считалась непригодной не то что для питья, но и для купания. Море находилось в полутора километрах, но человек, обосновавшийся на вершине опаленного солнцем холма, редко любовался морем и никогда не ездил к нему, что выглядело странным. Загорать он предпочитал не на прибрежном песке, а прямо на бетонной площадке двора, раскаляющейся к полудню, как сковорода. Делал он это нагишом, распластавшись на циновке. Издали было трудно определить, лежит ли мужчина вверх лицом или же на животе, поскольку волосяной покров, покрывающий его тело, рос одинаково густо как спереди, так и сзади. Если бы не осмысленный взгляд, который мужчина время от времени бросал из-под полуприкрытых век по сторонам, его можно было бы принять за дохлую обезьяну, но умирать он в обозримом будущем не собирался.
Фамилия его была Шарко.
Ему давно перевалило за сорок, а успеть нужно было так много. Из-за постоянного нервного напряжения, в котором находился Шарко в последнее время, у него стремительно ухудшалось зрение, выпадали волосы на макушке и крошились зубы. Если так будет продолжаться и дальше, то к своей цели он придет не полным энергии мужчиной в расцвете сил, а развалиной. Обидно. Ведь, будучи личностью незаурядной, Шарко и цель наметил великую: попасть в «форбсовский» список ста самых богатых людей планеты, а потом обогнать и перегнать всех тех, чье состояние больше.
Он не сомневался, что добьется своего. Не зря же про него, совсем еще сопливого, окружающие говорили: «Этот далеко пойдет». И, поразмыслив, добавляли: «Если милиция не остановит».
Не остановила. И теперь уже вряд ли сумеет.
Шарко повернул голову и посмотрел на свой черно-желтый вертолет, напоминающий очертаниями тонкохвостую стрекозу с непомерно большой головой. Изящный, обтекаемый, легкий, он весил меньше тонны и мог поднять двух пассажиров c 450 килограммами груза. Поскольку летать Шарко намеревался в гордом одиночестве, грузоподъемность машины увеличивалась до полутонны. То что надо. Спасибо канадским конструкторам «Би-флая». Поработали на славу.
Простота конструкции, высокая маневренность, мощный стошестидесятилошадный двигатель «Ликомин» – все это превращало вертолет в незаменимое транспортное средство. В особенности для человека, которому в любой момент может понадобиться в спешном порядке покинуть обжитый уголок и умчаться в неведомые дали, не привлекая к себе внимания.
При десятиметровой длине и трехметровой высоте «Би-флай» был способен уходить из-под наблюдения систем ПВО. Максимальная дальность полета без дозаправки составляла 350 километров, но этого было вполне достаточно, чтобы умчаться от погони. Что касается приземления, то вертолет мог садиться на снег, песок и даже на крышу гаража, возникни такая необходимость. Главное, не зацепить восьмиметровым винтом столб или дерево при снижении. Шарко, посвятивший тренировкам не один десяток часов, был уверен, что это ему не грозит. Как не грозит конфискация драгоценному грузу, неизменно хранящемуся в кабине.
Пока Шарко любовно осматривал свой вертолет, его глаза успели прослезиться от солнечных зайчиков, отбрасываемых выпуклым стеклом. Он протянул руку, отыскивая черные очки, и водрузил их на переносицу.