Громов скрипнул зубами, кляня себя последними словами. Машина без номеров, в салоне кровь, оружие со свежим пороховым нагаром. Если их сейчас задержат, то Анечку уже никто не спасет. Даже если милиционеры поверят Громову и предпримут штурм Лехиного офиса, то бандиты используют девочку как заложницу в качестве живого щита. После этого жить ей останется до первого выстрела с одной или с другой стороны. Когда в одном месте собирается слишком много вооруженных мужчин, они не очень-то разбираются, в кого палят и зачем. Это как цепная реакция. Над случайными жертвами вздыхают уже потом, когда пустеют обоймы.
– Мы с тобой должны выкрутиться, лейтенант, – пробормотал Громов. – Обязательно.
– А кто против? – отозвался Костечкин. – Только от нас теперь мало что зависит. – Он длинно выругался.
Канареечный «уазик» не отставал, мчался следом, как на невидимом буксире. Догадавшись, что сирена лишь расчищает дорогу преследуемой «семерке», милиционеры отключили ее, и маневрировать сразу стало сложнее. Обгоняя автомобили, Громов постоянно перестраивался из ряда в ряд, но расстояние между ним и «уазиком» сокращалось. Слишком опытный водитель попался. От такого просто так не отвяжешься.
Огни за окнами сливались в сплошные линии, негодующе квакали клаксоны, визжали покрышки притормаживающих автомобилей. А Громов давил исключительно на газ и выражением лица напоминал пикирующего камикадзе.
– Нам сейчас по главной улице с оркестром никак нельзя, – тревожно сказал Костечкин. – Уже все посты, наверное, оповещены по рации.
– Знаю.
Бросив автомобиль влево, Громов едва удержал его на всех четырех колесах. Микроавтобус, повторивший маневр, опасно накренился, но тоже устоял, запрыгав на рессорах, как желтый мячик.
Впереди начинался лабиринт проходных дворов, на который была единственная надежда Громова. Жильцы дома, в котором нынче обитала Ленкина семья, установили на подъездной дороге бетонные надолбы. Это было сделано для того, чтобы преградить путь продуктовым фургонам, которые ни свет ни заря подкатывали к подпольному водочному складу, устроенному в подвале шумными армянами. Вскоре после этого складские помещения опустели, погрузочно-разгрузочные работы по утрам прекратились, зато плиты остались на прежних местах. Скромные легковушки местных жителей между ними кое-как протискивались, а «Мерседесы» и джипы во двор не заезжали, нечего им было делать в этих хрущобах.
– Держись, лейтенант! – крикнул Громов, наращивая скорость.
– Держусь, – заверил его Костечкин, озираясь на слепящее зарево милицейских фар.
Вау! – вновь затянул свою шарманку «уазик». Вау-вау-вау!
– Зря стараешься, – пробормотал Громов.
Едва вписавшись в очередной поворот, «семерка» выскочила на последнюю прямую – стометровый отрезок дороги, протянувшейся вдоль серых пятиэтажек. Мелькали двери подъездов, освещенные окна, остолбенелые фигуры редких прохожих. Взметая брызги, автомобиль несся по двору со скоростью, уместной разве что для загородной трассы.
Когда до бетонных плит осталось всего ничего, Громов погасил фары. В темноте было гораздо трудней вписаться в узкую расщелину, но зато водитель «уазика» не мог видеть, какое препятствие поджидает его впереди.
– Э! Э! – завопил Костечкин, обнаружив, что «Жигули» мчатся прямо на шершавые плиты, вынырнувшие из темноты перед капотом.
Подскочив на ухабе, автомобиль буквально пролетел между прямоугольными глыбами, не зацепив ни одну из них. Трюк, неосуществимый для более широкого «уазика». Вклинившись в узкий проезд, он ударился о бетон сразу обоими бортами, произведя при этом такой оглушительный грохот, словно его остановил артиллерийский снаряд.
Оба милиционера, сидевшие на передних сиденьях, синхронно нырнули вперед, но к тому моменту, когда они пробили лобовое стекло и кубарем покатились по асфальту, их уже невозможно было разглядеть в зеркало заднего обзора.
– Ну ты дал! – восхищенно произнес Костечкин после пяти минут ошеломленного молчания. Голос у него звенел от пережитого напряжения.
На протяжении остального времени, пока Громов искал укромное местечко для «семерки» и цеплял на нее номера, Костечкин все крякал и качал головой. Лишь когда они зашагали через смежные дворы обратно, настороженно вглядываясь в темноту, Костечкин вновь подал голос.
– Я думал, нам кранты, – признался он. – Даже молитву про себя читать начал.
– А я нет, – откликнулся Громов. – В таких ситуациях лучше не отвлекаться на всякую ерунду.
– Какая же это ерунда, если молитва?
– Слова, они всегда остаются только словами. Бывают очень правильные, очень красивые слова, но когда наступает время действовать, толку от них никакого.
Так и не придумав, что на это возразить, Костечкин остервенело шмыгнул носом.
В телевизоре, как всегда, воевали. Маленькие мужские фигурки бежали куда-то, постреливая из автоматов. Озвучивавший события диктор вставлял в каждую вторую фразу выражение «международный терроризм». Набившее оскомину, оно звучало абсолютно обыденно, привычно. Словно «правильное пиво». Или «чудо-йогурт». Воюющие человечки воспринимались как персонажи мультфильма.
– Чечня? – полюбопытствовал Алан, вернувшийся из кухни с подносом.
– Кажется, Афган, – безразлично отозвалась Ленка. Съежившись, она сидела на диване, обхватив поднятые колени обеими руками.
– Ты что, замерзла? – удивился Алан. – Топят же вовсю.
Он взял с подноса бутерброд с сыром, повертел его так и сяк, примерился и отхватил зубами сразу треть. Ленка взглянула на него, на часы, а потом вновь уставилась в телевизор. Ей не хотелось объяснять, что никакие батареи парового отопления не способны согреть ее, пока Анечка не вернется домой, целая и невредимая.
– Фефе не нафоело фмотреть эту фюфь? – спросил Алан, устроившийся с подносом прямо перед экраном, на ковре.
– Ты не отвлекайся, а жуй, – попросила его Ленка. – Нет никакой необходимости разговаривать с набитым ртом.
– Так чушь же, – раздраженно сказал Алан, кивнув на телевизор. – Маразм какой-то. Каждый день одно и то же. – Он отправил пережеванное в пищевод, но голос его все еще звучал сдавленно.
Ленка пожала плечами:
– Переключи на другой канал. Мне без разницы, что смотреть.
– Это-то и плохо. Нужно выбирать только по-настоящему интересные программы, а на остальные не тратить времени.
Вооружившись дистанционным пультом, Алан помигал экраном и остановился на ток-шоу для домохозяек. Ведущая шастала между зрителями и совала им под нос микрофон, чтобы отдернуть его на середине предложения и предложить высказаться кому-нибудь другому. Стремясь выглядеть заинтересованной, она поминутно округляла глаза и приоткрывала ярко накрашенные губы.