— Не, с меня хватит, — сказала Лиза.

— Ничего, если и переберешь маленько, — рассмеялся Джим. — Завтра выходной — отоспишься.

— И то верно. Семь бед — один ответ.

Однако у дверей паба Лиза пошла на попятный.

— Слышь, Джим, там небось соседей полно; нас увидят.

— Нет там никаких соседей, не дрейфь.

— Я не пойду. Я боюсь.

— Даже если нас и увидят — разве мы что плохое делаем? И вообще, можно сесть в отдельной кабинке. Тогда мы будем одни.

Лиза сдалась, и они вошли в паб.

— Мисс, будьте добры, две пинты горького, — заказал Джим.

— Я больше полпинты не выпью, сразу предупреждаю, — заявила Лиза.

— Да ладно тебе, — ободрил Джим. — Выпьешь, куда денешься.

После закрытия паба они брели по широкой улице к дому.

— Давай присядем, отдохнем. — Джим кивнул на свободную скамейку под деревьями.

— Нет, уже поздно. Мне домой надо.

— Погода такая хорошая, обидно задыхаться в четырех стенах. — И Джим без труда увлек Лизу на скамейку. И обнял за талию.

— Руки прочь, злобомышленник! — Лиза выдала фразу из пьесы так, как поняла ее. Джим только рассмеялся, и Лиза больше не делала попыток освободиться.

Они долго сидели молча. Пиво ударило Лизе в голову; теплый вечерний воздух пьянил едва ли не сильнее. Большая рука обнимала Лизу за талию; сбоку привалилось крепкое, тяжелое тело. Лиза снова испытывала странное ощущение — будто сердце сейчас разорвется. Лизе было душно, томно и в то же время больно — так обычно простуда начинается. Руки задрожали, дыхание участилось, воздуха не хватало. Едва не теряя сознание, Лиза всем телом подалась к Джиму; в следующую секунду ее забила крупная холодная дрожь. Джим навис над ней, обнял обеими руками, запечатлел на губах долгий страстный поцелуй. Когда он разомкнул губы, чтобы сделать вдох, Лиза отвернулась и тихонько застонала.

Потом они опять долго сидели в молчании. Лизу переполняло незнакомое прежде ощущение счастья; она бы хохотала, громко, до колик, если б не боялась нарушить ночную тишину. Совсем рядом, на церковной башенке, пробили часы.

— Господи! — воскликнула Лиза. — Час ночи! Мне надо домой.

— Здесь так хорошо! Останься, Лиза, побудь еще! — Джим крепче обнял ее. — Лиза, я люблю тебя. Я не могу без тебя жить.

— Нет, мне надо домой. Пойдем. — Она вскочила, потащила Джима за руку. — Пойдем же.

Молча они двинулись к Вир-стрит. Никого не было — ни впереди, ни позади; никто не мог их видеть. Джим больше не обнимал Лизу, они просто шли рядом, но все же не касаясь друг друга. Первой заговорила Лиза.

— Иди по Вестминстер-Бридж мимо церкви. На Вир-стрит попадешь с той стороны. А я пойду переулком, чтоб никто нас вместе не увидел… — Лиза почти шептала.

— Хорошо, Лиза, — согласился Джим. — Сделаю, как ты велишь.

Они подошли к переулку, о котором говорила Лиза. Это был узкий проход между глухих стен, иными словами, фабричные задворки; вел он к началу Вир-стрит. У входа стояли два чугунных столбика, чтобы ни конные повозки, ни ручные тележки сюда не совались.

Лиза и Джим как раз подошли к этим столбикам, когда на пустой улице появился человек. Лиза поспешно отвернулась.

— Как ты думаешь, он нас узнал? — спросила она, когда они с Джимом оказались на достаточном расстоянии. И добавила: — Видишь, оглядывается.

— А кто это?

— Он с нашей улицы, — пояснила Лиза. — Я сама ни с кем из его семьи не вожусь, но знаю, где они живут. Как думаешь, он нас узнал?

— Откуда? Темень такая!

— Но он же оглянулся! Если он нас узнал, завтра вся улица будет языки чесать.

— Мы ничего худого не делали.

Лиза протянула руку, чтобы попрощаться.

— Провожу тебя до дому, — сказал Джим.

— Не надо. Иди к себе.

— Темно; что, как ты в беду попадешь?

— Не попаду. Иди домой, оставь меня.

Лиза шагнула в переулок и остановилась, глядя на Джима. Их разделяли железные столбы.

— Доброй ночи, — сказала Лиза, продолжая тянуть руку.

Джим взял ее ладошку.

— Не хочу, чтоб ты уходила.

— Что ж делать? Я должна идти! — Лиза попыталась высвободиться, но он опустил ее руку на верхушку чугунного столбика и крепко прижал.

— Пусти! Больно!

Блейкстон не шевельнулся, только смотрел ей в глаза откровенно, требовательно. Лизе стало не по себе. Она пожалела, что пошла с ним.

— Пусти руку! — Лиза крохотным своим кулачком принялась молотить железную лапищу.

— Лиза! — с надрывом произнес Блейкстон.

— Что? — Лиза в очередной раз стукнула его по руке.

— Лиза, — Блейкстон перешел на шепот, — я хочу!

— Чего? — Лиза потупилась.

— Сама знаешь. Ну, так как?

— Нет.

Он навис над ней и повторил:

— Так как?

Лиза молчала, только молотила его кулачком по руке.

— Лиза, — Джим говорил хриплым, низким голосом, — Лиза, я хочу.

Она все молчала, прятала глаза и как заведенная била его кулачком. Он поймал ее взгляд. Кулачок застыл в воздухе, Лиза смотрела на Джима с полуоткрытым ртом. Внезапно Блейкстон как бы встряхнулся, ударил Лизу кулаком в живот так, что она зашаталась, и распорядился:

— Пошли.

И они скрылись в темном переулке.

8

Воскресный утренний сон миссис Кемп всегда был несколько крепче и продолжительнее, чем сон субботний или, скажем, пятничный; иначе Лиза в то воскресенье вовсе бы не выспалась. Она проснулась, потерла глаза; постепенно вспомнила, и как ходила накануне в театр, и все остальное. Лиза вытянула ноги и испустила блаженный вздох. Сердце ее переполнял восторг; она думала о Джиме, и по телу разливалась любовная истома. Она закрыла глаза и представила его теплые губы; закинула руки, словно обнимая его за шею, словно приближая к себе; она почти ощущала, как колючая борода касается щек, а сильные крепкие руки подобно тискам обхватили талию. Лиза улыбнулась и снова глубоко вздохнула; затем выпростала руки из ночной рубашки и принялась их рассматривать. До чего худенькие, просто пара косточек, ни мышц, ни жирка; и бледные, все в сложном узоре набухших вен. Лиза не замечала, что кисти у нее огрубевшие, красные, в пальцы въелась грязь, а ногти обломаны, а то и обкусаны до мяса. Она поднялась с постели и стала глядеться в зеркало над каминной полкой. Воспользовалась пятерней как расческой, улыбнулась сама себе. Личико у нее было востренькое, зато щечки свежие, бело-розовые, а глаза большие, темные, как и волосы. Лиза чувствовала себя ужасно счастливой.