В ту субботу на Вир-стрит царило оживление. Поскольку транспорт туда не ходит, зацементированная площадка между тротуарами всегда в распоряжении детей. Мальчики с азартом играли в крикет; по счастью, пространство позволяло вести несколько партий одновременно. Куртки служили калитками, старый теннисный мячик или комок тряпок — снарядом, старая палка от метлы — битой. Разница между шириной калитки и малыми размерами биты обескураживала игрока, который, отбив мяч, бежал к противоположной калитке. Тогда вспыхивали жестокие ссоры игрок бьющей команды ни за что не хотел выходить из игры, а игрок подающей команды на этом настаивал. Девочки проявляли больше терпимости. Они прыгали через веревочку и выражали недовольство, да и то довольно мягко, лишь в тех случаях, если веревочку неправильно крутили, или прыгунья подскакивала недостаточно высоко. Хуже всего приходилось детям от двух до пяти лет, ведь дождя не было уже несколько недель, улица сухостью и чистотой напоминала крытый корт; за неимением грязи для валяния детишки понуро сидели на тротуаре с поэтической грустью в глазах. Количество малышей до двух лет поистине впечатляло: они ковыляли и ползали повсюду — по тротуарам, под дверьми, вокруг материнских колен. Взрослые группировались у дверей; обычно по две женщины сидели на корточках на пороге, еще две-три — рядом на стульях. Все без исключения нянчили своих малюток; почти все являли признаки того, что скоро теперешний объект материнской заботы будет вытеснен объектом новым. Мужчин было меньше, чем женщин; они с папиросками и трубками в зубах подпирали стены либо сидели на подоконниках нижних этажей. На Вир-стрит был мертвый сезон, совсем как в Белгравии; поистине, если б не младенцы, только что народившиеся и ожидаемые со дня надень, да не «убивство» в соседней ночлежке, и говорить было бы не о чем. Приглушенными голосами женщины обсуждали повитух — которая грубая, которая аккуратная, — и подробности своих многочисленных родов.
— Что, Полли, скоро уже, да? — спросила одна добрая соседка другую добрую соседку.
— Не, вроде еще два месяца, — отвечала Полли.
— А с виду кажется, что гораздо меньше, — вступила в разговор третья соседка.
— Давай Бог, чтоб в этот раз легче прошло, — с чувством произнесла очень полная пожилая женщина, весьма уважаемая на Вир-стрит.
— Она, как меньшого родила, зареклась от детишек. — Реплика принадлежала мужу Полли.
— Все так говорят, — парировала полная женщина, повитуха опытная и важная. — Да только они ничего подобного и в мыслях не имеют, благослови их Господь.
— У меня трое, и больше я рожать не стану, Вот провалиться мне на этом самом месте. Так оно тяжело, сил нет.
— Твоя правда, подружка, — сказала Полли. — А ты, Гарри, заруби себе на носу: заделаешь еще одного — я с тобой разведусь. Так и знай.
И тут на Вир-стрит завернул шарманщик.
— Гляньте-ка, кто к нам идет! Вот это дело! — разом воскликнуло с полдюжины человек.
Шарманщик был итальянец, с копной черных волос и свирепого вида усами. Он остановился на привычном месте, выпростал плечо из кожаных ремней, сдвинул набок мягкую широкополую шляпу и принялся вертеть ручку шарманки. Мелодия была зажигательная, и вскоре шарманщика окружили жители Вир-стрит, среди коих преобладали парни и девушки, ибо замужние женщины в этих краях вечно в положении, и не в том, что годится для танцев; значит, незачем им брать шарманщика в кружок. Впрочем, для того чтоб танцы начались, все еще чего-то не хватало. Наконец одна девушка решилась.
— Пошли, Флорри. Мы с тобой не робкого десятка; начнем, а там и другие подхватят.
Одна из девушек взяла другую за талию, словно кавалер свою даму, еще три-четыре девичьи пары немедленно последовали их примеру, и вальс начался. Девушки держались очень прямо, с важностью и впечатляющим достоинством, кружились медленно, тщательно считали шажки — словом, вели себя будто на королевском балу. Вскоре и у парней пятки зачесались, и вот двое тех, что побойчее, заняли позицию, самую что ни на есть приличную, и стали вальсировать с основательностью профессионалов.
Вдруг кто-то крикнул:
— Гляньте: Лиза идет!
— Лиза идет! Посмотрите на Лизу! — тотчас подхватило несколько голосов.
Танцующие остановились, шарманщик, который как раз доиграл вальс, медлил завести новую мелодию и тянул шею, стараясь увидеть причину переполоха.
— Вот это да! Ничего себе! Ну и дает же наша Лиза!
По Вир-стрит шла девушка лет восемнадцати, темноглазая, с пышной, взбитой, начесанной и завитой челкой, которая закрывала лоб от виска до виска и спускалась до самых бровей. На девушке было ярко-лиловое платье с внушительными бархатными вставками, на голове — великолепная черная шляпа с перьями.
— Вот так вырядилась! — бросили Лизе вслед.
— Теперь, Лиза, все парни твои, знай успевай собирать да штабелями складывать.
Лиза заметила, какую сенсацию производит; выпрямила спину, вскинула подбородок и проследовала по улице, отчаянно виляя бедрами и с видом таким важным, словно обходила личные свои владения.
— Сосед вопил: «Послушай, Билл, ты что же — улицу купил?» — пропел какой-то юнец, и с полдюжины его приятелей подхватили: — Неужто, думаю, пробил мой час на Олд-Кент-роуд? [7]
Вдохновленные таким началом, к поющим присоединились еще человек десять.
— Неужто, думаю, пробил мой час на Олд-Кент-роуд? Мой час на Олд-Кент-роуд! Пробил, пробил, как раз пробил мой час на Олд-Кент-роуд! — надрывались Лизины соседи.
— Ли-за! Ли-за! Ли-за! — бросив петь, принялись они скандировать, и вся улица подхватила, и последовали оглушительные взвизгивания, и непристойные предложения, и продолжительный свист, и эхо долго носилось по коридору одинаковых домов.
— Спешите купить! Только у нас! Только для вас! — усердствовал местный остряк.
— Ли-за! Ли-за! Ли-за!
— Твой час на Олд-Кент-роуд!
Лиза с видом покорителя новых земель в лучах всеобщего восхищения шествовала по Вир-стрит. Она оттопырила локти и склонила головку набок и, минуя бушующую толпу, сама себе заметила: «А я молодец — не прогадала!»
— Твой час на Олд-Кент-роуд!
Лиза поравнялась с группкой вокруг шарманщика.
— Стало быть, Лиза, у тебя новое платье? — крикнула одна девушка.
— А разве не видно, что не старое? — парировала Лиза.
— Откуда оно у тебя? — с плохо скрываемой завистью спросила другая девушка.
— На дороге нашла, — презрительно отвечала Лиза.
— Сдается мне, я это платье на Вестминстер-Бридж в ломбарде видал, — заметил сосед с целью позлить Лизу.