Эта мысль развеселила Джулию, и несколько минут она с удовольствием смаковала её; собственный ум казался ей удивительно ясным.
«Роджер утверждает, что мы не существуем. Как раз наоборот, только мы и существуем. Они тени, мы вкладываем в них телесное содержание. Мы – символы всей этой беспорядочной, бесцельной борьбы, которая называется жизнью, а только символ реален. Говорят: игра – притворство. Это притворство и есть единственная реальность».
Так Джулия своим умом додумалась до платоновской теории «идей». Это преисполнило её торжества. Джулия ощутила, как её внезапно залила горячая волна симпатии к этой огромной безымянной толпе, к публике, которая существует лишь затем, чтобы дать ей возможность выразить себя. Вдали от всех, на вершине своей славы, она рассматривала кишащий у её ног, далеко внизу, людской муравейник. У неё было удивительное чувство свободы от всех земных уз, и это наполняло её таким экстазом, что всё остальное по сравнению с ним не имело цены. Джулия ощущала себя душой, витающей в райских кущах.
К ней подошел метрдотель и спросил с учтивой улыбкой:
– Всё в порядке, мисс Лэмберт?
– Всё великолепно. Знаете, просто удивительно, какие разные у людей вкусы. Миссис Сиддонс обожала отбивные котлеты; я в этом на неё ни капельки не похожа, я обожаю бифштекс.