— Не трогай мою жену, — прервал его граф.

— Чтобы ты мог сыпать золото в руки паразита, который сочиняет тебе хвалебный сонет. Ты приходил к нам и просил денег. Мы давали их тебе, а ты транжирил их на балы и гулянки. Этот наряд, который сейчас на тебе, сшит из наших богатств. Но ты не имеешь права брать у людей деньги для таких низменных целей. Ты не их господин, ты их слуга, их деньги — не твои, а вот твои — их. Твой долг перед Богом — защищать их, а вместо этого ты их грабишь.

— Замолчи! — взорвался Джироламо. — Не желаю больше тебя слушать. Ты оскорбил меня, как не оскорблял никто, и этот поступок не останется безнаказанным. Ты считаешь себя всемогущим, Кеччо, но, клянусь Богом, ты узнаешь, у меня могущества побольше твоего! А теперь уходите вы все! С меня хватит. Уходите! — Он нетерпеливо махнул рукой, а потом, с перекошенным от ярости лицом, вскочил с трона и выбежал из зала.

Глава 8

Придворные последовали за своим господином, но солдаты остались, застыв в нерешительности. Эрколе Пьячентини посмотрел на нас, потом что-то вполголоса сказал капитану стражи. Я подумал, что они обсуждали незамедлительный арест Кеччо, и Джироламо такая их решительность, несомненно, понравилась бы, но Кеччо окружали друзья и, чего бы ни хотелось Эрколе и капитану стражи, они не посмели реализовать свои желания, потому что Эрколе первым покинул зал заседаний, а за ним, подчиняясь приказу, последовали и солдаты, похожие на свору побитых собак.

Тут уж радость друзей Кеччо выплеснулась из берегов. Я и сам, едва он закончил говорить, пожал ему руку со словами «Отличная работа».

Теперь он стоял среди горожан, счастливый, гордясь впечатлением, которое произвела его речь, и тяжело дышал. Успех опьянил его.

— Друзья мои, — ответил он на звучащие со всех сторон похвалы, и голос его чуть дрожал, чувствовалось, что говорит от чистого сердца, — что бы ни случилось, я буду продолжать отстаивать ваши права, и я готов отдать жизнь за справедливость и свободу.

Тут у него перехватило дыхание от нахлынувших эмоций, и продолжить он не смог.

Одобрительные крики зазвучали с новой силой, а потом людям, похоже, стало тесно в стенах зала заседаний, и они выплеснулись на площадь. Там еще точно не знали, что произошло во дворце, но им уже стало известно, что Кеччо выступил против графа, и тот, разозлившись, покинул совещание. Удивительные слухи распространялись в толпе. Одни говорили, что уже засверкали мечи и чуть не началась битва. Другие — что граф попытался арестовать Кеччо. Третьи — что арестовал и бросил в подземную темницу. Все это только будоражило толпу.

Когда появился Кеччо, толпа взорвалась громкими криками «Браво!», «Отличная работа!» — послышалось со всех сторон. Охватившее толпу возбуждение нарастало с каждой минутой. Люди обезумели. Распиравшая их энергия требовала выхода. Одно слово, и они штурмом взяли бы дворец графа или разнесли бы здание, которое занимали сборщики налогов. Разгоряченная толпа окружила нас, не давая пройти. Бартоломео Моратини протолкался к Кеччо.

— Быстро успокой их, а не то будет поздно.

Кеччо сразу все понял.

— Друзья, — обратился он к окружавшим его горожанам, — позвольте мне пройти и, ради Бога, возвращайтесь к прерванной работе. Позвольте мне пройти!

Толпа расступилась перед ним, освобождая проход, люди по-прежнему кричали, вопили, жестикулировали. Когда мы подошли к воротам дворца д’Орси, Кеччо повернулся ко мне.

— Клянусь Богом, Филиппо, вот она, настоящая жизнь! Эти дни я никогда не забуду!

Толпа довела его до самых дверей и не желала расходиться. Кеччо пришлось появиться на балконе и поклониться, выражая свою признательность. Я видел, что голова у него шла кругом. Он побледнел и ничего не соображал от счастья.

Наконец люди разошлись и мы вернулись в дом. В гостиной Кеччо помимо Маттео и меня присутствовали Бартоломео Моратини с двумя сыновьями, Фабио Олива и Чезаре Нокки, оба родственники Кеччо по материнской линии. Мы не находили себе места и, переполненные волнением, обсуждали только что произошедшие события. Один Бартоломео сохранял сдержанность и спокойствие. Маттео, пребывавший в превосходном настроении, повернулся к нему.

— Почему вы такой молчаливый, мессир Бартоломео? — спросил он. — Вы похожи на скелет на банкете.

— Вопрос очень серьезный, — ответил тот.

— Почему?

— Почему? Святой Боже, ты считаешь, что ничего не произошло?

Мы оборвали разговор и окружили его, словно внезапно прозрели.

— Мы сожгли корабли, — продолжил он, — и должны атаковать… должны!

— О чем ты? — спросил Кеччо.

— Ты думаешь, Джироламо сделает вид, будто ничего не произошло? Ты, должно быть, сошел с ума, Кеччо!

— Скорее да, чем нет, — последовал ответ. — Успех ударил мне в голову. Продолжай.

— Джироламо осталось только одно. Ты публично выступил против него и шел по улицам, как триумфатор, под приветственные крики людей. Они восторженно встретили твое появление на балконе. Джироламо видит в тебе врага, и тебе известно, обезопасить себя от врага можно лишь единственным способом.

— И это?.. — начал Кеччо.

— Смерть! — закончил за него Бартоломео. Мы на мгновение онемели, так что Бартоломео продолжил: — Он не может позволить тебе остаться в живых. Он угрожал тебе раньше, а теперь должен реализовать свои угрозы. Берегись!

— Я знаю, — кивнул Кеччо. — Меч занесен над моей головой. Но он не решится арестовать меня.

— Может, подошлет наемного убийцу. Ты должен выходить из дома только с охраной.

— Я так и делаю и еще ношу кольчугу. Страх перед наемным убийцей преследует меня уже несколько недель. Господи, это ужасно! Я готов встретиться в открытом поединке с любым противником. Храбрости у меня ничуть не меньше, чем у любого другого. Но жить в ожидании удара из-за угла! Клянусь, от этого ожидания нетрудно превратиться в труса! Я не могу обогнуть угол, не подумав, что за ним меня поджидает смерть. Ночью я не могу пройти темным коридором, не опасаясь, что впереди затаился убийца. Я вздрагиваю при каждом звуке, будь то захлопнувшаяся дверь или скрип половицы. По ночам я просыпаюсь с криком, весь в поту. Я этого не вынесу. Что мне делать?

Маттео и я переглянулись: нам в голову пришел один и тот же ответ. Заговорил Бартоломео:

— Опередить его!

Мы оба вздрогнули, потому что подумали о том же.

— И ты туда же! — вскричал Кеччо. — Эта мысль преследует меня ночью и днем! Опередить его! Убить его! Я не решаюсь даже подумать об этом. Я не могу его убить.

— Ты должен, — гнул свое Бартоломео.

— Надеюсь, нас никто не слышит, — вставил Олива.

— Дверь плотно закрыта.

— Ты должен, — повторил Бартоломео. — Другого пути у тебя не осталось. Более того, ты должен поторопиться — тянуть с этим нельзя. На кон поставлена жизнь всей семьи. Его не устроит только твоя смерть. После тебя он достаточно легко найдет повод избавиться от нас.