— Почему ты отворачиваешься от меня и убираешь руку?
— А почему мне не отворачиваться от тебя и не убирать руку?
— Ты не любишь меня, Джулия?
Она вздохнула, изобразила на лице скуку. Я смотрел на нее с болью в сердце и гадал, что происходит.
— Джулия, дорогая моя, скажи мне, что случилось. Я чувствую себя таким несчастным.
— Разве я не сказала тебе? Ничего, ничего, ничего!
— А почему ты сердишься?
Я прижался своим лицом к ее, обнял за шею. Она нетерпеливо высвободилась.
— Тебе неприятны мои поцелуи, Джулия?
Она раздраженно отвернулась.
— Джулия, ты не любишь меня? — Мое сердце начало уходить в пятки, и я вспомнил все, что услышал от Маттео. Господи! Неужели это правда?
— Да, конечно, я тебя люблю, но иногда меня лучше оставить в покое.
— Тебе достаточно сказать хоть слово, и я уйду навсегда.
— Этого я от тебя не хочу, но нам будет гораздо лучше, если мы будем видеться реже.
— Когда человек влюблен, всей душой и по-настоящему, ему не до предосторожностей.
— Ты бываешь здесь так часто, что я начинаю опасаться за свое доброе имя.
— Насчет этого тебе бояться нечего, — с горечью ответил я. — Еще один скандал погоды не сделает.
— Тебе не обязательно оскорблять меня!
Я не мог на нее злиться. Слишком сильно любил ее. Я упал на колени рядом с ней и обнял ее:
— Ох, Джулия, Джулия, прости меня! Я не хотел тебя обидеть. Но, ради Бога, не будь такой холодной! Я люблю тебя, люблю. Будь добра ко мне.
— Думаю, ты и видел от меня только добро… В конце концов, невелика важность. Я воспринимала все так же несерьезно, как и ты.
— Что ты хочешь этим сказать? — в ужасе воскликнул я.
Она пожала плечами:
— Полагаю, ты нашел меня симпатичной женщиной и решил, что можешь посвятить свободное время приятной любовной интрижке. Едва ли ты мог ожидать, что твои комплименты произведут на меня неизгладимое впечатление.
— Ты хочешь сказать, что не любишь меня?
— Я люблю тебя точно так же, как ты любишь меня. И я не вижу тебя Ланселотом, а себя — Гиневрой.
Я по-прежнему молча стоял рядом с ней на коленях, а в голове, казалось, один за другим лопались сосуды…
— Ты знаешь, — продолжила она, — нельзя любить вечно.
— Но я люблю тебя, Джулия. Люблю всем сердцем и душой! Раньше я любил по случаю и от нечего делать, но любовь к тебе совсем другая! Клянусь тебе, для меня это вопрос жизни и смерти.
— Мне это говорили так часто…
Я начал терять голову.
— Ты хочешь сказать, что между нами все кончено? Ты хочешь сказать, что больше не хочешь иметь со мной никаких дел?
— Я не говорю, что больше не хочу видеть тебя.
— Но любовь! Я жажду любви.
Она пожала плечами.
— Но почему? — в отчаянии спросил я. — Почему ты не хочешь дать ее мне, если рвешь со мной целиком и полностью?
— Человек не властен над своими чувствами. Любовь приходит и уходит.
— И ты совсем меня не любишь?
— Нет!
— Господи! Но почему ты говоришь мне об этом именно сегодня?
— Когда-нибудь пришлось бы сказать.
— Но почему не вчера, не позавчера? Почему именно сегодня?
Она не ответила.
— Потому что вернулся Джорджо даль Эсти?
Она посмотрела на меня, ее глаза блеснули.
— И что они наговорили тебе о нем?
— Он побывал здесь сегодня? Ты думала о нем, когда я пришел? Млела после его объятий?
— Как ты смеешь!
— Единственный любовник, которому ты оставалась верна!
— Ты клялся, что не веришь сплетням, а теперь, стоило мне отказать тебе, готов поверить каждому дурному слову обо мне. Я думала, ты доверяешь мне.
— Я верю каждому слову, сказанному о тебе. Я верю, что ты распутница.
Она вскочила с дивана, и теперь мы стояли лицом к лицу.
— Тебе нужны деньги? Что ж, мои деньги не хуже любых других. Я заплачу за твою любовь. На, бери их!
Я достал из кармана несколько золотых монет и швырнул ей под ноги.
— Ах! — в негодовании воскликнула она. — Мерзавец! Уходи, уходи!
Она указала мне на дверь. Тут меня охватил ужас. Я упал на колени, схватил ее за руки:
— Прости меня, Джулия. Я не знаю, что говорю. Я обезумел. Но не лишай меня своей любви. Только ради нее я и живу. Ради Бога, прости меня! Джулия, я люблю тебя, люблю! Я не могу жить без тебя. — Слезы брызнули из моих глаз. Я не мог их остановить.
— Оставь меня! Оставь!
Я устыдился собственного унижения. В негодовании встал.
— Какая же ты бессердечная. Ты не имеешь никакого права так относиться ко мне. Никто не обязывал тебя дарить мне свою любовь, но, раз уж ты это сделала, ты не можешь забрать ее назад. Ни у кого нет права повергать человека в такое горе, как это сделала ты. Ты плохая, злобная женщина. Я тебя ненавижу.
Я стоял перед ней, сжав руки в кулаки. Она в испуге отпрянула.
— Не бойся, — успокоил я ее. — Я к тебе не прикоснусь. Я слишком сильно ненавижу тебя.
Тут я повернулся к распятию и вскинул руки.
— Господи, прошу Тебя, пусть к этой женщине отнесутся так, как она отнеслась ко мне. — И добавил, уже обратившись к Джулии: — Я надеюсь, что ты станешь такой же несчастной, как я. И я надеюсь, что несчастной ты станешь в самое ближайшее время.
Я оставил ее и в ярости так сильно хлопнул дверью, что она едва не сорвалась с петель.
Я возвращался домой в отчаянии и более всего напоминал человека, которому вынесли смертный приговор. Голова разламывалась. Иногда я останавливался и сжимал ее обеими руками, чтобы не дать расколоться на куски. Я не мог осознать, что произошло. Знал только, что все ужасно. Я чувствовал, что схожу с ума. Я легко мог покончить с собой. Наконец, добравшись до дому, я рухнул на кровать и попытался взять себя в руки. Все мое существо ополчилось на эту женщину. Как мне хотелось, чтобы сейчас она оказалась передо мной: я бы сжимал и сжимал ее мягкую белоснежную шею, пока не лишил бы жизни. Ох, как я ее ненавидел!
В конце концов я заснул, и забытье принесло успокоение. Пробудившись, я какое-то время лежал, не думая ни о чем; потом внезапно все вернулось, и кровь бросилась мне в лицо, когда я вспомнил, как унижался перед ней. Наверное, сердце у нее тверже камня, раз она видела мою беду и не пожалела меня. Она видела мои слезы, но они ее не тронули. Все это время, когда я умолял пощадить меня, она более всего напоминала мраморную статую. Она видела мои страдания и жар моей любви, но проявила полное безразличие. Ох, я презирал ее! Я знал, даже когда обожал ее до безумия, что именно моя любовь придает ей те самые качества, которые вызывали у меня благоговейный трепет. Я же видел, что она невежественна и глупа, но меня это не беспокоило, потому что я любил ее, а в ответ получал ее любовь. Но теперь, увидев, какая она бессердечная и бесчувственная к несчастьям другого, я не просто ненавидел ее — я ее презирал. Презирал и себя за то, что полюбил ее. Презирал себя за то, что по-прежнему любил…