Он замолчал, с отвращением взмахнув рукой. Это была их первая ссора, и на лице Дженни отразилось упрямство, а бледность сменилась яростным румянцем. Но Бэзил быстро взял себя в руки. Вспомнив о болезни жены и ее горьком разочаровании в связи с потерей младенца, он сильно пожалел о своем выпаде.

— Прости меня, Дженни. Я не хотел так говорить. Мне следовало помнить, что ты любишь его.

Но когда она не ответила, а отвернулась с несколько угрюмым видом, он сел на подлокотник ее кресла и погладил ее чудесные густые локоны.

— Не сердись, дорогая. Мы не будем ссориться, правда?

Не в силах устоять перед его нежностью, она залилась слезами и страстно расцеловала руки, ласкавшие ее.

— Нет, нет, — рыдала она. — Я слишком сильно тебя люблю. Никогда не говори со мной так сердито, мне от этого ужасно больно.

Кратковременная гроза миновала, и они обсудили предстоящую поездку в Брайтон. Дженни собиралась снять жилье и заставила мужа клятвенно пообещать, что он будет приезжать каждую субботу. Фрэнк предложил свободную комнату на Харли-стрит, и во время ее отсутствия Бэзил хотел пожить у него.

— Ты не забудешь меня, Бэзил?

— Конечно, нет! Но ты должна поскорее поправиться и вернуться.

Когда она наконец уехала и Бэзил оказался гостем Фрэнка, он не смог удержаться от слабого вздоха облегчения. Было восхитительно вновь остаться в холостяцком жилище, ему нравился запах дыма, неряшливые кипы книг, отсутствие ответственности. Не было никакой необходимости делать то, что ему не хочется, и впервые со времен женитьбы он почувствовал себя совершенно комфортно. Вспоминая свои уютные комнаты в Темпле, где ощущался дух старого мира, так уместно дополнявший его нрав, он думал о долгих беседах, часах мечтаний, спокойной беззаботности, с которой он читал в то время книги. И он содрогался при мысли о тесном особняке, который стал его домом теперь, о хлопотах по хозяйству и жажде уединения. Он мечтал, чтобы его жизнь стала красивой, а она была просто убогой.

— В безбрачии есть свои прелести, — засмеялся доктор, когда увидел, как Бэзил после завтрака раскурил трубку, положил ноги на каминную полку и откинулся на спинку кресла, с удовлетворением вздохнув.

Но он пожалел о своих словах, когда увидел, как оживленное лицо друга приняло печальное выражение. Это было первым знаком того, что дела у молодой пары идут не очень хорошо.

— Кстати, — предложил Фрэнк, — не хотел бы ты сходить на прием сегодня вечером? Леди Эдвард Стрингер устраивает что-то вроде праздника, и там будет много людей, которых ты знаешь.

— Я никуда не хожу, с тех пор как женился, — нерешительно ответил Бэзил.

— Я увижу старушку сегодня. Спросить, можно ли тебя привести?

— Это было бы очень мило с твоей стороны. Господи Боже, да я был бы в безмерном восторге! — Бэзил рассмеялся. — Я не надевал фрак уже шесть месяцев.

2

Леди Эдвард Стрингер сказала, что будет счастлива увидеть Бэзила вечером, и Фрэнк, успевший подготовиться за четверть часа, с насмешливым изумлением наблюдал, с какой тщательностью одевается молодой человек. В конце концов, в последний раз осмотрев себя в зеркале, тот повернулся.

— Ты в самом деле замечательно выглядишь, — с иронией заметил доктор.

— Лучше помолчи! — Бэзил покраснел. Но все равно было очевидно, что он не разочарован своим внешним видом.

Они поужинали в весьма респектабельном клубе Фрэнка в окружении деятелей науки, имевших занимательный вид школьников среднего возраста, а потом отправились в Кенсингтон.

Бэзил ненавидел экономию, к которой был вынужден прибегать с тех пор, как женился, и символы богатства в доме леди Эдвард доставляли ему особенное удовольствие. Один напудренный лакей забрал его шляпу, другой — схватил пальто. И после тесной духоты виллы в Барнсе Бэзилу безумно нравилось расхаживать по просторным комнатам с высокими потолками, которые были великолепно меблированы в худшем из викторианских стилей. Леди Эдвард в светлом парике, перекосившемся более, чем обычно, облаченная с потрепанным великолепием и с бриллиантами на увядшей шее, равнодушно поприветствовала его как светская хозяйка и повернулась к следующему гостю. Пройдя вперед, Бэзил лицом к лицу столкнулся с миссис Мюррей.

— О, я так рад вас видеть! — воскликнул он восторженно и удивленно. — Не знал, что вы вернулись. Пойдемте присядем, и вы расскажете мне обо всем, что видели.

— Вздор! Я и слова не пророню. Сначала вы должны поделиться со мной всеми новостями. Я видела, что анонсировали выход вашей книги.

Бэзила поразило, насколько она красива. Он очень часто думал о ней вопреки своей воле, но образ в его голове не был лишен жизнерадостности и неуемной энергии. Скорее, его воображение преувеличило сходство миссис Мюррей с Мадонной Сандро Боттичелли, подчеркивая страстную печаль ее губ и бледный овал томного лица. Сегодня ее живость очаровывала, серые глаза искрились от смеха, а щеки восхитительно розовели. Бэзил смотрел на ее красивые руки, на пальцы, унизанные кольцами, и живописную роскошь платья. Любимый аромат, который едва чувствовался, напоминал об их приятном общении в прошлом, и он вспомнил ее гостиную на Чарлз-стрит, где они так часто сидели, беседуя на самые возвышенные темы. У него щемило сердце, и он знал, что, несмотря на все усилия, любил ее не меньше, чем тем вечером, когда пришел к выводу, что она тоже питает к нему чувства.

— Не верю, что вы хоть чуть-чуть меня слушаете! — возмутилась она.

— Слушаю, — заверил он. — Но ваш голос одурманивает меня. В нем вся музыка Италии. Я не слышал его так долго.

— Когда мы виделись в последний раз? — спросила она, прекрасно помня об этом, но желая услышать его ответ.

— Вы проезжали рядом с Вестминстерским мостом как-то днем в воскресенье, но я не говорил с вами после четверга на той неделе. Я помню плащ, который был тогда на вас. Он у вас еще остался?

— Какая память!

Она беззаботно рассмеялась, но ее глаза засияли от ликования, потому что он, казалось, совсем забыл о ее визите в Барнс, а помнил лишь об их взаимной любви.

— Я часто вспоминаю наши долгие беседы, — признался он. — Если бы не вы, я никогда не написал бы книгу.

— Ах да, это было до того, как вы женились, верно?

Она произнесла это беззаботно, с улыбкой, но явно хотела ранить его. И Бэзил вдруг сильно побледнел, невыразимая боль омрачила его взгляд, а губы задрожали. Миссис Мюррей наблюдала за ним с жестоким любопытством. Иногда в ярости она молилась, чтобы ей представился случай отомстить ему за все муки, которые она испытала, и это было только начало. Теперь она ненавидела Бэзила, говорила она себе, и ненавидела неистово. Тут ей на глаза попался мистер Фарли, известный священник, он улыбался. Как она и ожидала, мистер Фарли подошел к ней.

— Вы получили от меня письмо? — спросила она, протягивая руку.