— Разве они не ужасны? — спросила она. — Мне приходится терпеть это день за днем, а иногда — неделю за неделей. Мать Пола донимает меня разговорами о деньгах и ее семье. Бейнбридж, деревенщина, ему бы ужинать с экономкой, а не с нами, обсуждает погоду и урожай. А Пол изображает всемогущего Господа Бога.
Зато миссис Барлоу-Бассетт впечатлилась помпезностью окружения и при первой же возможности внимательно изучила рассказ достопочтенного Берка о семье, которая пригласила ее в гости. Она обнаружила, что уголок страницы загибался не один раз, а текст во многих местах жирно отметили синим карандашом. Каждый предмет в доме имел свою историю, и эти истории миссис Кастиллион-старшая излагала с удовольствием. Ведь несмотря на то что она презирала семью, с которой породнилась, эти люди все равно были намного лучше остальных. Здесь находились книги, собранные сэром Джоном Кастиллионом, дедом теперешнего сквайра, там — восточные диковинки адмирала, его двоюродного деда, а рядом — целая коллекция портретов изящных леди времен Карла и картин с изображением охоты на лис и краснолицых джентльменов, живших в годы правления короля Георга. Миссис Бассетт никогда еще так остро не ощущала собственную незначительность.
Через два дня Фрэнк удалился к себе в комнату, чтобы написать гневное письмо мисс Ли.
О, мудрая женщина!
Теперь я знаю, почему мысль о визите в Джейстон приводила вас в такое отчаяние. Мне так скучно, что я чувствую, что нахожусь на грани истерики. И лишь потому, что мне не хватает духу выставить себя на посмешище даже наедине с собой в отведенной мне спальне, я не бросаюсь на пол с воем. С вашей стороны было бы очаровательно предупредить меня, но я так понимаю, вас посетило низменное желание заставить меня вкусить хлеб радушных хозяев, а потом передать вам все их секреты. Чтобы добиться цели, вы подавили глас совести и стали глухи к увещеваниям добрых чувств. Вас порадовал бы трактат на шесть страниц о том, как обстоят дела в целом, но меня настолько переполняет возмущение, что хоть я и чувствую себя свиньей, злоупотребляющей гостеприимством хозяев, должен немного выпустить пар.
Представьте себе георгианский дом, просторный, пропорциональный и величественный, обставленный изящнейшей мебелью «чиппендейл» и «шератон», с портретами кисти сэра Питера Лели и Джорджа Ромни и великолепными гобеленами. Парк с широкими лугами и изумительными деревьями, перед которыми невозможно не упасть на колени в благоговении. Вся земля вокруг холмиста, прекрасна и плодородна, и она целиком и полностью принадлежит людям, не имеющим ни единой благородной идеи, ни единой мысли, которая не банальна, ни единого чувства, которое бы не было мелочным и постыдным. Пожалуйста, имейте в виду, что они от всей души презирают меня, поскольку я принадлежу к тем, кого они зовут материалистами. У меня кровь кипит в жилах, когда я думаю, что красотами этого чудесного места наслаждаются напыщенный осел, глупая женщина, вспыльчивая старая карга и неотесанный хам. Причем, будь жизнь справедлива, все они обитали бы в подсобке бакалейной лавки в Пэкхем-Рай [47] Бейнбридж, который в конечном итоге получит поместье, если только миссис Кастиллион не решится подвергнуть свою фигуру такой опасности, чтобы произвести на свет наследника, являет собой весьма любопытный феномен. Он учился в Итоне и провел год в Оксфорде, откуда его выгнали, поскольку он не мог сдать экзамены. Да и по манерам он ничем не отличается от чернорабочего, получающего тринадцать шиллингов в неделю. Он всю жизнь прожил здесь и лишь раз в два года ездил в Лондон на сельскохозяйственную выставку.
Но позвольте мне отвлечься от него. Сегодня весь день миссис Барлоу-Бассетт с открытым ртом слушала семейные байки старшей миссис Кастиллион, Реджи ел, пил и подлизывался к сквайру, а я пребывал в отчаянии. Я воображал, что меня хоть немного развлечет общество мисс Джонстон, компаньонки, и даже старался держаться приветливо, но у нее душа подхалимки. Когда я спросил, не становится ли ей иногда скучно, она одарила меня суровым взглядом и ответила: «О нет, доктор Харрелл. Меня никогда не утомляют аристократы». Всякий раз, когда в разговоре возникает пауза или миссис Кастиллион выходит из себя, мисс Джонсон указывает на картину или украшение, историю которого слышала уже тысячу раз, и спрашивает, как эта вещица попала в семью. «Надо же, вы не знаете!» — вопит старуха и начинает бесконечный рассказ о каком-нибудь любившем выпить сквайре, счастливо почившем, или о даме со слащавой улыбкой, портрет которой свидетельствует о болезни печени, возникшей из-за тугого корсета. И чего только не готова вытерпеть эта компаньонка за тридцать фунтов в год с питанием и проживанием! Я бы лучше устроился на работу кухаркой. О, как мне не хватает курительной комнаты на Олд-Куин-стрит и разговоров с вами! Я прихожу к выводу, что мне нравятся только две разновидности общества: ваше с одной стороны и третьесортного актера — с другой. Там, где все мужчины подлецы, все женщины откровенно аморальны и никто не обращает внимания на произношение, я чувствую себя совершенно комфортно. Не то чтобы я испытывая непреодолимое желание пропускать придыхательные согласные, но мне легко находиться в компании, где не заметили бы, если бы это произошло.
Искренне ваш, Фрэнк Харрелл.
Мисс Ли, будь она в Джейстоне, следила бы за происходящим внимательнее, чем Фрэнк, и увидела бы, как разыгралась маленькая комедия, имевшая и трагическую сторону. Усталая и несчастная, Грейс Кастиллион с нетерпением ждала приезда Реджи, рассчитывая, что встреча станет передышкой в ее полной страданий жизни. Ведь в последнее время совесть мучила ее как никогда, и лишь присутствие любовника могло заставить ее забыть, как отвратительно она поступала с Полом. Она научилась видеть нежность за напыщенными манерами супруга, и его безраздельное, исполненное любви доверие делало ее поведение еще более презренным, и она чувствовала себя ужасно виноватой перед ним. Но Грейс знала: рядом с Реджи она забудет обо всем, кроме своей ненасытной страсти. Она решила, что будет видеть в нем исключительно хорошее и не станет вспоминать, как некрасиво он ее использовал. Ей казалось, она может сохранить крупицы самоуважения, только если будет держаться за его любовь, а если же потеряет, то не останется ничего, кроме темного мрака отчаяния и стыда. И ее сердце ликовало, потому что в Джейстоне никакие противоречивые желания не могли помешать Реджи быть рядом с ней. Они могли бы совершать восхитительные прогулки вместе и в этой тихой деревенской глуши вновь ощутить такое же удивительное блаженство, как в начале их отношений.
Но к своему ужасу, миссис Кастиллион обнаружила, что Реджи упорно не желает оставаться с ней наедине. На следующее утро после приезда она пригласила его пройтись по парку, и он с готовностью согласился, однако, сходив наверх за шляпкой, она увидела, что Пол ждет ее в холле вместе с миссис Бассетт.
— Реджи говорит, вы предложили показать нам парк, — сказала миссис Бассетт. — Было бы так приятно прогуляться!
— Да, очаровательно, — ответила миссис Кастиллион.
Она метнула гневный взгляд на Реджи, а тот совершенно спокойно, с легким изумлением улыбнулся. И когда они отправились в парк, Реджи шагал неторопливо и вальяжно. После ленча он остался с Фрэнком, и до самого вечера миссис Кастиллион не удавалось найти возможность сказать ему хоть несколько слов.