Правило крысолова | Страница: 72

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px


Этот понедельник начался у моей бабушки в четыре сорок утра. Она встала и, шаркая утепленными шлепанцами (из шкуры козы и… правильно, мехом внутрь), спустилась на кухню, чтобы поставить чайник. Потом она вернулась в спальню, села в кресло-качалку, укрылась пледом и стала ждать. Дедушка Питер услышал ее шаги, медленно сел в кровати, откашлялся, выдвинул ногой из-под кровати плевательницу, подумал, подумал, взял ее с пола и выплюнул все, что откашлял. Засунул ноги в свои утепленные шлепанцы, накинул халат, спустился в кухню, заварил травяной чай, окатил кипятком две чашки, поставил их на поднос, прислонил к горячему боку чайника и вышел на крыльцо.

В октябре в пять утра на дворе темным-темно, но Питер хищным взглядом оглядел клумбу за деревьями, хмыкнул и пошел по мокрой траве к кустику ярко-желтых ноготков-камикадзе. Они решили закончить свою цветущую жизнь этой осенью принципиально под снегом. Питер сорвал шесть цветков, общипал прихваченные холодной смертью некоторые пожухлые лепестки, и в маленькой глиняной вазочке рядом с чайником и чашками они засветились воспоминанием о солнце.

Питер поднялся к бабушке в комнату, она улыбнулась, дождалась, пока брат помешает ложкой в чайнике и разольет пахучую жидкость по чашкам.

– Спасибо, родной, – сказала она, принимая чашку и пряча глаза.

– Итак, ты решила ехать… – Питер сел на пуфик у трюмо, чтобы лучше видеть опущенное бабушкино лицо.

– Да. Вот выпью чаю и поеду.

– Не надо.

– Я поеду.

– Я тебя очень прошу не ехать. Я ведь редко тебя о чем-то прошу.

– Я все равно поеду, – монотонно повторила бабушка.

– Ты все знаешь?

– Я знаю все, что нужно, чтобы девочку освободили. Ей не место в тюрьме. Тебе меня не уговорить. Я знаю, ты всю жизнь боялся умереть, боли боялся, неприятностей, старости. Представь, что больше ничего не надо бояться.

– Ты говоришь, что мне больше ничего не надо бояться? – шепотом переспросил дедушка и потер грудь слева. – А Антон? Кто его сбережет?

– Антуан сильный мальчик и сообразительный. Инга поможет ему вырасти и полюбить жизнь. Нам с тобой в этих обличьях все равно не дожить до времени, когда мальчик вырастет.

– Сестра, – опять попросил Питер. – Я эту проблему решу сам. Не езди.

Бабушка встала, посмотрела на сгорбленного брата, погладила его по голове.

– Ксения звонила, – сказала она тихо. – Приглашала сходить на выставку немецких кукол. Я сказала, что ты точно захочешь пойти, а у меня дела. Она заедет после обеда.

– Вот она и позвонила, – кивнул Питер. – Ханны не стало, и она позвонила мне.

– Сходи. Посмотри, нет ли там куклы моей бабушки. Помнишь ее?

– Ужасная говорящая кукла? Хорошо. Посмотрю.

– Питер, – после этого спросит бабушка, – тебе не страшно? Ты стал Крысоловом.

В семь двадцать бабушка подъехала к приемной ФСБ, записалась у круглосуточного дежурного в огромном журнале и попросила показать ей, где находится отдел внешней разведки. Дежурный крепился изо всех сил, но улыбки сдержать не смог.

– Бабушка, – попросил он ласково, – лучше вам все вопросы решить у дежурного офицера по связям с общественностью. Он принимает, правда, с девяти часов, пока можете пройти в комнату для посетителей. А хотите, оставьте анонимное сообщение вот в этом ящике для писем, анонимные у нас быстрее всего рассматривают.

– Не могу, юноша, – просто ответила бабушка, достала блокнот и набросала несколько фраз. – Это срочная информация, – глядя в глаза улыбающемуся дежурному, растолковывала бабушка, – она имеет большое значение для отдела внешней разведки. Уверяю вас, юноша, как только начальник ее прочтет, он тут же захочет лично со мной встретиться. Я подожду в комнате для посетителей, но только надеясь на вашу порядочность.

– На мою порядочность? – растерялся дежурный.

– Да. Постарайтесь сделать так, чтобы как можно больше начальников узнало, что в этой записке написано. Тогда хотя бы один из них обязательно примчится в комнату для посетителей.

С удивлением дежурный прочел на листке в линейку:

«Деньги Рудольфа Грэмса в обмен на свободу Инги Грэмс. Информация для Ганса Зебельхера».

– Вы не подписались, это анонимка?

– Ну что вы. – Бабушка достанет очки и черкнет внизу листка изумительным почерком каллиграфа: «Изольда фон Штольге, урожденная Грэмс». – Вот. Пожалуйста. – Она отдаст листок и проведет некоторые разъяснения. – Фамилия моего отца была Штольге, но я предпочитаю называть себя Грэмс. Вы знаете, все женщины в нашем роду, особенно если они выбирали путь воинов, предпочитали оставлять фамилию матери. Мой третий муж…

– Пойдите сюда, пожалуйста. – Дежурный на входе с облегчением передал ненормальную старушку дежурному комнаты для посетителей.

Он сразу же позвонил по телефону и зачитал начальнику охраны содержание записки. Тот пустил поиск по указанным в записке трем именам и уже через пятнадцать минут обеспокоенным голосом приказал дежурному лично проследить, чтобы старушка не ушла, а если станет уходить, задержать ее. Бабушка предполагала быструю реакцию на ее сообщение, но представить, что начнется такой переполох, она не могла.

Через тридцать две минуты ожидания в комнату для посетителей пришли четверо и попросили бабушку пройти на второй этаж.

– Я хочу говорить или с немцем Зебельхером, или с начальником внешней разведки. Покажите документы. Ну?… Где тут написано, что вы работаете во внешней разведке?

Мужчины нервничали, убеждая бабушку, что их отдел внутренних расследований как раз ведет дело по убийству агента внешней разведки и убийство это напрямую связано с именами в ее записке, поэтому лучше ей проявить сознательность и пройти с ними.

– Пройти я могу куда угодно, но говорить буду только с начальником отдела внешней разведки, – развела руками бабушка.

Тут пришли еще трое мужчин и потребовали, чтобы посетительница Грэмс прошла с ними на третий этаж. Между первой четверкой и этими тремя произошел разговор на повышенных тонах, после чего все семеро потребовали, чтобы бабушка показала содержимое своей сумочки.

– Вы не поверите, – развела руками бабушка. – У меня нет сумочки! Паспорт я положила в карман пальто, еще взяла платок и футляр с очками. И все, больше ничего нет. На мне сегодня повседневное пальто, я его надеваю, когда предстоит трудная и сомнительная по чистоте работа, ну, там, на рынок съездить за мясом или на толкучку за вещами. Если бы я надела свое выходное белое пальто, вы бы не называли меня бабушкой! А персиковое – о-о-о! – послушайте, персиковое пальто без элегантной сумочки из крокодиловой кожи не смотрится, но в ней мало что помещается…

Сгрудившиеся вокруг сидящей бабушки мужчины терпеливо выслушали, что в крокодиловую сумочку не помещаются даже оба флакона, такая она маленькая, ей приходится брать один, наугад, она обычно берет духи для брюнетов, странно, да? Ей казалось, что брюнеты попадаются чаще, а вот сейчас, к примеру, из семи великолепных молодых мужчин перед ней пятеро – блондины, или светлые шатены, и это потрясающе! Еще они узнали, почему бабушка надела сегодня свое пальто для трудной и грязной работы. Потому что при неблагоприятном исходе ее разговора с начальником отдела внешней разведки ее могут задержать и поместить в изолятор, ну зачем же, скажите на милость, рисковать белым или, не дай бог, нежно-персиковым пальто, оно же насквозь пропахнет кутузкой, и в приличное место его потом не наденешь!