— Я в прошлом году вел семинар по Чомски в университете Веллингтона и очень рад, что моего учителя почитают и здесь.
Согласитесь, после такой фразы, сказанной в определенное время в определенном месте, сомнений в том, что я — человек не случайный, оставаться уже не могло. В Таллине — бостонский ученик Хомского — преподававший в Новой Зеландии!
Медленно, как бы нехотя дама с сильным акцентом произнесла свою реплику в нашем незамысловатом спектакле:
— Я увлекалась лингвистическими трудами Ноама Чомски. Но его политические воззрения я нахожу возмутительными!
Знаете, что? Придуманные кем-то гневные, но не лишенные юмора слова вполне подходили к ее облику.
— Вы позволите? — Я перегнулся к даме, чтобы взять из ее рук книгу.
Она нехотя подчинилась.
— Это на каком языке? — продолжил я светскую беседу.
— Вы же на нем, судя по вопросу, не читаете. Тогда какая вам разница?
Дама, хотя и пришла на встречу, от которой до моего дома было семь тысяч километров, вела себя так, как если бы я был докучливым ловеласом. Я присмотрелся к ней повнимательнее. Ей было не меньше шестидесяти пяти, возможно, намного больше. Подбородок подсох, обнажая глубокие борозды, идущие вниз от уголков губ. Кожа на шее тоже съежилась, образовав две висящие складки, как у ящерицы. Волосы она красила, но не в синий или рыжий цвет, как многие седые дамы, а в тот, который когда-то, наверное, был естественным. В молодости она была блондинкой и наверняка прехорошенькой. А сейчас она была похожа — и по колориту, и по худобе, и по быстроте движений — на беспокойную, испуганную белую мышь.
— Вас послал Мати? — впрямую спросил я.
Дровосеки, звучно рыгая в унисон, недавно ушли, и мы в холле оставались совсем одни. Только за администраторской стойкой суетились две миленькие девушки в крахмальных белых блузках.
— Мати это я, — недовольно буркнула дама.
— Хм… Разве это не мужское имя?
— Мужское.
— И…
Дама раздраженно дернула плечом. Для нее это был, похоже, привычный жест — другие в таких случаях любезно улыбаются.
— А вам не все равно?
Она вставала.
— Я приехала на машине. Но водить не люблю. Вы можете сесть за руль?
— Без проблем.
Я открыл принесенный мне счет в папочке из тисненой кожи и вложил в нее соответствующую купюру. Когда я поднял голову и встал, Мати — или как там ее звали — в холле уже не было.
Не было ее и на улице. Я растерянно огляделся — она не могла раствориться в воздухе. Тут открылась дверца припаркованного в плотном ряду машин «форда-фиесты», некогда ярко-синего, а теперь изрядно выгоревшего цвета, и голос Мати недовольно спросил:
— Вы едете или нет?
У женщин в машине часто царит домашний уют. Все чистенько, аккуратно расставлено: подставка для мобильного телефона, ручечка, блокнотик, мягкая игрушка под задним стеклом. В «форде» Мати все было покрыто пылью и никаких индивидуальных принадлежностей, никаких наклеек. Такие машины обычно берешь напрокат, только без царапин на торпеде.
Прежде чем завести двигатель, я залез в карман. Вся моя жизнь содержится в наладоннике самой известной фирмы. Один такой я в прошлом году утопил в Индии, но к счастью, я всегда делаю бэкап всей системы, всех программ и всех баз данных на свой домашний компьютер. Так что мои контакты, карты, словари, десяток книг и дисков, куча фотографий, распорядок жизни на ближайшие месяцы, а также неразумное количество более или менее бесполезных прикладных программ по-прежнему со мной. Это видимая часть айсберга, правда, в отличие от айсберга бо́льшая. Кроме того, в моем компьютере есть несколько софтов особого свойства. Один из них я как раз и запустил. Это такой определитель электронных устройств, на раз выявляющий «жучки».
Мати, склонив голову набок, с интересом наблюдала за мной. Стрелочка, вращающаяся по циферблату, остановилась, включив зеленый огонек.
— Можем спокойно говорить, — сообщил я своей коллеге.
Мати дернула плечом, как бы говоря: «Напридумывали себе игрушек! Что дети». Она пристегнулась, вытянула ноги и коротко скомандовала:
— Выезжайте из паркинга и направо.
Я, собственно, ничего другого от нее и не слышал в ближайшие три минуты.
— Теперь снова направо. Опять направо.
Мы вновь проезжали мимо «Скандик Палас». Мати проверялась.
— Теперь прямо! — с видимым облегчением сказала она и откинулась на спинку сиденья.
— И куда мы едем? — дружелюбно, как бы не замечая ее почти раздраженного тона, осведомился я.
— Я буду говорить, как ехать.
Английский у нее был ужасный. Вернее, ужасным был акцент, словарный запас у Мати был приличным, и пользовалась им она достаточно бегло.
— Мы можем говорить по-русски, если хотите, — на этом же языке предложил я.
— Я не говорю по-русски, — по-английски отрезала Мати. — Можем говорить по-эстонски, по-фински, по-шведски или по-норвежски!
Нет, я ей положительно не нравился.
— Я же не прошу вас говорить на этих языках, — продолжала Мати. — Хотя мне на них общаться проще.
Может быть, у нее язва желудка? Или гастрит? По опыту знаю, что таких людей — вечно брюзжащих, источающих желчь всеми порами — надо осаживать, иначе они с каждой минутой распоясываются все больше и больше. Горького выплюнут, сладкого проглотят, как сказал бы мой учитель Петр Ильич Некрасов.
— Послушайте, Мати, или как вас там зовут, — сказал я. — Если я перед вами успел в чем-то провиниться, скажите мне. Если нет, я не понимаю, чем я заслужил такой тон. Я вас не устраиваю? Скажите мне, и расстанемся друзьями!
Знаете, что она сказала в ответ?
— Так-то вы стремитесь помочь женщине, которая попала в беду?
Некоторое время мы ехали молча. Я даже не спрашивал, надо ли мне поворачивать на перекрестках.
— Вы поехали не в ту сторону, — первой нарушила молчание Мати.
— А я не имею ни малейшего представления, куда ехать, — совершенно обоснованно заметил я.
— Спросили бы.
Нет, давно мне не попадались такие экземпляры!
— Хотите сами сесть за руль? — буркнул я.
— Это не в ваших интересах. — Мати посмотрела на меня, и лицо ее вдруг приняло почти человеческое выражение. — Пока я сегодня утром ехала в Таллин, со мной дважды чуть не случился сердечный приступ. Я очень пугаюсь, когда меня обгоняют, особенно грузовики. Поэтому я стараюсь ехать быстрее, но скорость меня тоже пугает, и я замедляю ход. И тогда меня снова начинают обгонять. Если поведу я и со мной все-таки случится инфаркт, вы рискуете больше.
— Мати, — я снова почувствовал нелепость ситуации, — послушайте, как мне вас называть? Действительно, Мати?