Едем дальше. Я обычно привожу какие-то подарки Бобби — он приобрел привычку требовать их, как только я переступаю порог. Правда, радуется он любой ерунде — это для него скорее ритуал. Но он сам едет сюда. Джессике купить что-то без нее сложнее, так что я привожу ей что-то, только когда эта вещь мне самому очень понравилась. Зато я во всех поездках стараюсь купить что-то красивое или необычное для Пэгги. Видимся мы не так часто, так что, когда это случается, я вываливаю перед ней целую кучу самых разнообразных предметов. В последний раз это была фигура сидящего старика из черного дерева, сделанная в Гвинее в XIX веке и вывезенная через местную таможню за взятку в двадцать долларов, дивная брошка венецианского стекла из Мурано и большой, только что вышедший альбом Леонор Фини, купленный в Вене. Я знаю, что мы сделаем! Мы купим Пэгги что-нибудь в Брюсселе, на антикварном рыночке у церкви Нотр-Дам-дю-Саблон. Черт! Я обещал привезти сыру Элис. Но покупать его здесь, в Париже, а потом три дня держать в холодильнике в Брюсселе? Глупо! Наверняка тот же французский сыр можно найти и в Бельгии.
Я набрал нашего партнера в Брюсселе — хорошо сложенного, приятной внешности интеллигентного тридцатипятилетнего мужчину по имени Клод и с неподходящей фамилией Мальфе (что по-французски означает «невзрачный», «недоделанный», «плохо сработанный»). Его характерная особенность — восторженность. Слушая его, ты понимаешь, что мир вокруг нас полон чудес, и ни одно из них упустить непозволительно. Я-то просто хотел заказать гостиницу, не думая еще, как мне объяснить Джессике и Бобби наш скоропалительный отъезд из Парижа, но этот разговор пришелся как нельзя кстати.
— Пако, вы обязательно должны приехать в Брюссель! — сходу захлебываясь, начал Клод. — Я вам уже писал по мейлу, что выставка Поля Дельво закроется на следующей неделе. Вы же любите Поля Дельво?
Поль Дельво — один из двух-трех современных художников, которых я по-настоящему люблю. У меня в гостиной даже висит одна его авторская литография с автографом. Знаете, кто такой Поль Дельво? Бельгийский художник, картины которого — застывшие сны, в которых по пустынным улицам ходят совершенно обнаженные молодые дамы и одетые в костюмы-тройки нестарые мужчины. Мне нравится, когда кто-то талантливый выражает фантазмы обычных людей — таких, как я.
— Это первая после его смерти выставка, на которую свезены работы со всего мира, — продолжал тарахтеть Клод, не останавливаясь, чтобы выслушать ответ на его же вопрос. — Вы, конечно, сможете когда-нибудь потом съездить в его дом в Сент-Идесбальд, где, разумеется, очень достойная экспозиция. Но она не идет ни в какое сравнение с той, которая скоро закончится. Тем более, что ее потом повезут еще куда-то, и картины Дельво вернутся в Сент-Идесбальд не скоро. Нет, на вашем месте я бы срочно сел в самолет и прилетел в Брюссель только ради этого. Такое событие бывает раз в жизни, а вы рискуете это пропустить!
— Клод, Клод! — я попытался затормозить его, чтобы вставить слово. — Я как раз с этим вам и звоню. Я прекрасно помню ваш мейл и всё время об этом думаю. (Все уже знают, как я легко, скажем так, импровизирую.) И вот так удачно сложились обстоятельства, что я сейчас в Париже, через полчаса ко мне приезжает моя жена с сыном, и я подумал, что использовать пару свободных дней лучше, чем в Бельгии, мы не сможем нигде. Поэтому я вам и звоню!
— Подождите, ваш же сын еще не был в Генте! Нельзя умереть, не увидев алтарь братьев Ван Эйков! Но человек и растет совсем другим, если он его видел!
Я предоставил Клоду возможность выразить свое отношение к основным художественным сокровищам Бельгии: хотя я сам знаком с ними со всеми без исключения, мне пригодятся его аргументы. Потом — мы уже съезжали с автострады к аэропорту — попросил его зарезервировать нам двухкомнатный номер в центральном «Ибисе». Гостиница не самая роскошная, но его агентство снимало там круглогодично целый этаж по блочным ценам. Я пообещал Клоду непременно воспользоваться его дружескими и бескорыстными услугами в поездках в Гент, в Брюгге или в Антверпен — все эти города были в часе-двух езды от Брюсселя. В одной из поездок, уточнил я про себя: Клод знал всего слишком много, чтобы слушать его несколько дней подряд.
В который раз я сегодня проезжал по этому шоссе: во второй или в третий? Мимо нас снова отщелкивались придорожные щиты с указанием, какая авиакомпания где базируется. Я вдруг поймал себя на долгом глубоком выдохе облегчения. Это была, конечно же, физиологическая реакция. Но я знал, что конкретно это снятое напряжение было связано не с тем, что мне не нужно бросать Джессику с Бобби и скрываться в Москве. Это я уже осознал. На этот раз облегчение было связано со сном. Покушение на меня уже было, ливийцы теперь легли на дно, а Эсквайр уладит эту проблему окончательно. Ночные призраки окончательно растворились в свете дня. Моей семье ничего не грозило.
Водитель и вправду оказался поляком. В ответ на мои более чем щедрые чаевые за успешное выступление в парижском ралли у него вырвалось родное: «Дзенькуе бардзо!» Я вытащил ручку чемодана и покатил его внутрь аэровокзала. Монитор показывал, что самолет из Брюсселя сел уже минут двадцать назад, и я поспешил к выходу из таможенной зоны.
Джессика и Бобби энергично замахали мне из-за стеклянной стены — они ждали багаж. Это глупо, но у меня подступил ком к горлу — какая-то часть меня уже успела с ними распрощаться. Джессика в ореоле рыжих волос была такая красивая, Бобби со своим сине-желтым рюкзачком за плечами — такой живой! Красивым он не был — он как раз входил в возраст гадкого утенка. Но теперь у меня снова был шанс увидеть, как он станет взрослым.
Джессика подошла ближе и удивленно распахнула глаза: она редко видела меня таким.
— Что случилось? — беззвучно спросили ее губы.
Я отрицательно покачал головой и улыбнулся ей: «Всё в порядке».
Джессика заметила ранку у меня на лбу и, вопросительно глядя на меня, провела по тому же месту у себя на голове.
Я отмахнулся с улыбкой: ерунда!
Потом она уставилась на чемодан у моих ног.
— Мы уезжаем? — прочел я по ее губам.
Я шутливо подчеркнутым кивком головы подтвердил ее предположение. Выражение моего лица означало одновременно «я, глава семьи, так решил» и «это сюрприз».
Бобби уже давно постукивал по стеклу растопыренной ладошкой. Это наша с ним игра, когда он уезжает на поезде или автобусе. Я прижимаю к стеклу ладонь, он изнутри прилепляет к моей свою точно так же. Я быстро меняю положение, выкручивая запястье самым невероятным образом — он должен тут же повторить мое движение. И так много раз, пока нам не надоест или пока поезд не тронется. Бобби понимал, что уже вышел из этого возраста, но это оставалось нашим с ним ритуалом. Он называл это «вспомним детство».
До вывиха суставов мы не дошли — дрогнув, бесшумно пришла в движение лента транспортера. Джессика отошла от стекла, странно взглянув на меня. Она только что была такой откровенно радостной, а теперь снова стала задумчивой.
Ком у меня в горле постепенно рассасывался. Я достал бумажный платок, высморкался и промокнул лишнюю влагу с глаз. Я сидел на чемодане и смотрел, как за стеклом Джессика выхватывает с ленты свою сумку, а Бобби суетится, помогая ей. Потом прибыл еще портплед, Джессика поставила его на тележку, и они выехали в холл.