Мы сели на автобусик с симпатичным румяным старичком-водителем, охотно сообщавшим сведения о каждом мало-мальски значимом кусте. Мы въехали на Козлиный остров, с которого можно было подойти к водопадам почти вплотную. Но мы вышли раньше, у островков Три сестры — нам понравилось название. Там-то все и произошло.
На первый островок, который побольше, вел узкий деревянный мостик. Джессике с Эдом — они шли под руку — пришлось разъединиться, и дальше мы уже двигались гуськом. Небольшой щит предупреждал нас, чтобы мы, под страхом наказания, ни в коем случае не сходили с асфальтированной дорожки. Для Эда этого оказалось достаточно — там, где она заканчивалась небольшим кругом, он остановился. Но Джессика без колебаний пошла дальше, ступая по влажной земле среди мертвых листьев, веточек и валунов. Я последовал за нею.
Река в этом месте, до водопада, широкая и мелкая. Старичок-водитель сказал нам, что воды в Ниагаре по колено, но пересечь ее вброд невозможно — снесет! Самого водопада — с этой стороны был так называемый водопад Подкова — отсюда видно не было. Мы слышали только его мерный, не смолкающий ни на секунду рев.
Мелкая река, чью силу не предвещает ничто. И в каких-нибудь ста метрах — мощный, вне меры человеческого понимания, властный поток, который сокрушает все. Это была история нашей любви, только мы этого еще не знали.
Джессика повернулась ко мне:
— Почему называется «Три сестры»? Мы стоим на одном островке. Вон второй, а где третий? Третьего нет!
На моем лице интереса к географии написано не было. Джессика посерьезнела, потом лицо ее снова изменилось, как будто к чему-то приготовилось. Я обхватил ее голову руками и поцеловал в губы. Губы у нее, тогда я это отметил впервые, пахли малиной.
Джессика ответила на поцелуй и неловко обняла меня. Я прижал ее к себе. Потом мы обернулись: Эд стоял на предписанном законом месте и смотрел на нас. Странно, но мне тогда уже не было совестно — случилось то, что должно было случиться.
Эд смешно взмахнул руками и запрыгал между валунами к тому месту, на котором мы стояли. На меня он ни разу не взглянул — он смотрел на Джессику. Я выпустил ее, и она пошла ему навстречу.
В шаге от Джессики Эд остановился. Его взгляд — всегда открытый, добрый — сейчас был ошеломленным, большие руки висели вдоль тела. Они покраснели от холода, но ему не приходило в голову спрятать их в карман.
Джессика взяла их в свои руки — она тоже была без перчаток.
— Эдди, ты очень хороший! Ты такой же хороший, как моя мама — а лучше ее нет никого на свете! Я люблю тебя — как человека. Очень люблю, и сейчас люблю! Я могла бы быть с тобой, у нас был бы дом, дети — все, как ты хотел. Но у меня только одна жизнь, и я знаю, что я хочу прожить ее с Пако.
Джессике, напомню, было тогда восемнадцать лет.
Эд даже в этой ситуации был безупречен. Он покивал, как бы соглашаясь со всем, что только что услышал. Потом вырвал свои руки из рук Джессики и сунул их в карман. Но не уходил, он что-то хотел сказать.
Сначала он не знал, что. Потом слова его уже были готовы вырваться из уст, но он сдержался.
— Эдди! — с болью за него произнесла Джессика.
Эд снова покивал.
— Удачи тебе! — сказал он и бросил быстрый взгляд на меня. Он не посмотрел мне в глаза, просто отметил мое присутствие. — Удачи вам обоим!
Он повернулся и нелепыми большими шагами пошел к мостику.
Мы пошли за ним, не знаю, зачем. Но Эд успел заскочить в подошедший автобус и уехал без нас. Мы не стали ждать следующего, просто пошли к выезду с Козлиного острова. Это было эгоистично, но мы не носили траура по его чувствам: то, что происходило с нами, было намного важнее. Каждые десять метров мы останавливались и целовались. Как если бы мы не верили, что мы вместе, и теперь должны были постоянно подтверждать это друг другу. Наверное, двадцать семь лет — это тоже немного.
Добравшись до гостиницы, мы спросили об Эде. Портье сообщил нам, что мистер Кэрри недавно выписался и уехал на такси. Мы оба почувствовали облегчение.
Лифт был совершенно бесшумным. Он был отделан изнутри стальными панно, матово отражавшими наши силуэты.
Мы вошли в номер Джессики. Я захлопнул дверь и оперся о нее спиной. И что дальше?
Джессика представляла это себе еще меньше, чем я. Мы молчали. На самом деле, мы не сказали друг другу ни слова с того самого поцелуя у реки. Я подошел к Джессике и снял с нее дубленку — я и сейчас помню, она была такая короткая, темно-зеленая, почти черная, с коричневым мехом.
Джессика смотрела мне в глаза, но не покорно и не призывно. Она пыталась понять, что во мне происходит. Я вдруг понял это для себя. Все, от чего я успел навсегда отказаться, было теперь передо мною, и я жаждал этого всем своим существом.
Я хотел взять ее нежно. Я относился к ней нежно: она была совсем молоденькой девочкой, почти на десять лет меня моложе. Но это сразу стало Ниагарским водопадом — и с моей стороны, и с ее. Мы не расцепляли объятий — так мне казалось, и так это и было — много-много часов.
Потом мы поняли, что смертельно проголодались. Мы спустились в ресторан, где вовсю шло празднование. Полукругом были накрыты десятки столов с едой, которой хватило бы на небольшой город, трое официантов разливали в бокалы шампанское, несколько пар томно танцевали под неизбежных по такому случаю «Strangers in the Night». И это был праздник в нашу честь. Мы не сразу сообразили, что Новый год уже наступил.
Я посмотрел в иллюминатор. В готовой захлопнуться непроницаемой раковине ночного неба оставалась лишь узкая послезакатная красно-желто-синяя полоска — впереди, на горизонте, там, где был Нью-Йорк. Я всегда чувствовал, что ночное небо дано нам, чтобы думать о вещах, на которые у нас нет времени днем. И в самом деле, если вникнуть, это ведь непостижимо! Это перемещение в пространстве, ради которого мы вторгаемся в сферу, совершенно непригодную для обитания, как в некий коридор неземного мира. Эта остановка времени, когда почти сутки ты идешь вровень с ним и лишь в конце отпускаешь его в вечность прошлого. И для меня — а, может, и еще для кого-то из моих попутчиков — этот переход из одной из чужих жизней, к которым меня толкала моя жажда быть, к той, без которой все они не имели бы смысла.
Я снова закрыл глаза. Что бы там меня ни несло по всем этим векторам, я чувствовал себя в безопасности.
Надо ли повторять, что все события, описанные в книге, вымышлены и никакого отношения к действительности не имеют? Если юристы говорят, что надо, повторим. А вот почти все остальное — и места действия, и, в какой-то степени, персонажи — как обычно, списаны с натуры.