— Шахар, — произнес он вслух. — Луна. Это имя очень подойдет женщине с волосами, похожими на лунные блики. — Дей повернулся к главному евнуху. — Ее будут знать как Шахар, Хаджи.
— Нет! — совершенно неожиданно для него выкрикнула девушка.
— Нет?
— Не давай мне новое имя. Не оставляй у себя. Отошли назад к Хамиду Шарифу!
Джамилю этот всплеск эмоций показался забавным. Неужели она не понимает, что решения от нее не зависят?
— А почему я должен поступить так, как хочешь ты?
— Потому что я не хочу принадлежать тебе.
Глаза хозяина сузились, заставив ее еще больше побледнеть. Боже милосердный, неужели настала и ее очередь быть выпоротой? Разве она теперь не может даже говорить о том, что бы ей хотелось?
Но Джамиль сердился не на нее, а на себя. Он понял, что совершил ошибку, разрешив бить чернокожую девушку, хоть она и заслуживала наказания. Тогда он хотел преподать урок двум другим, а еще больше показать наблюдавшему за всем Касиму, как можно выйти из любой затруднительной ситуации и что окружающие сами быстро позаботятся об этом. Сейчас, однако, он видел и минусы. Эта женщина, например, вначале была послушной и тем самым подходящей для осуществления его задумки. Теперь она стала другой. Сомнений в том, что она его боится, не было, но даже страх не мог скрыть читавшееся в ее глазах осуждение. Касиму вряд ли понравится, что из-за необходимости наказать кого-то брат породил в этой девушке ненависть к нему. А Джамиль уже не сомневался, что Касим от нее не откажется. Не отрывая взгляда от англичанки, дей обратился к главному евнуху:
— Ей известно, кто я такой, Хаджи? Шантель, однако, опередила в ответе Хаджи-агу.
— Мне все равно, будь ты даже деем этого проклятого города, — сказала она твердо.
— Вы, англичане, странно обращаетесь со словами, всегда почему-то используете их больше, чем следовало бы, — произнес Джамиль, а затем с легкой усмешкой добавил:
— Если тебе все равно, Шахар, то ты, видимо, не будешь очень удивлена, узнав, что я и в самом деле Джамиль Решид, дей «этого проклятого города».
Нет, ее это, конечно, удивило, но не по той причине, о которой думал он.
— Но ведь ты же отказался купить меня, почему же я здесь? — услышал дей встречный вопрос.
Несколько мгновений он молчал. Они потребовались ему, чтобы сделать поправки на произношение и точно понять, что она говорит, хотя ее успехи в освоении языка вне сомнений были поразительны. А кроме того, Джамиль не мог не полюбоваться тем, как смягчалось выражение ее глаз и слегка расслаблялись плотно сжатые губы. Неловкость, которую она явно ощутила при его словах, заставила девушку на минуту позабыть страх и раздражение. Джамиль решил удивить ее еще больше, ответив на великолепном французском языке, считая, что английская аристократка должна понимать его.
— Это мое право, — изменять собственные решения.
— Тогда почему бы вам не изменить решение относительно той несчастной девушки, которую выпороли хлыстом?
— Любопытно, однако, что ты уже не просишь изменить мое решение в отношении тебя.
— Я не говорила, что отказываюсь от своей первой просьбы.
Дей уже почти смеялся. То, что женщина в состоянии говорить с ним так смело, забавляло его. Его собственные женщины, как бы они ни нравились ему, никогда бы на это не решились. Каким бы нежным и страстным он ни был с ними, они все равно постоянно помнили, что их жизни целиком находятся в его власти.
— А если я пообещаю выполнить одно из двух этих твоих желаний, англичанка, о чем ты попросишь?
Глаза Шантель расширились. Он это серьезно или вопрос не более чем риторический? Что выбрать, чтобы не испытывать потом угрызений совести? Попросить за африканку? Но судьба той уже решена, а ее собственная — пока нет. Но ведь она разговаривает с деем, у которого должен быть самый большой гарем в Барике. Не тот ли как раз это случай, когда ее могут купить и тут же забыть о ней, позволив затеряться среди множества других женщин? Да, судьба ее еще не решена… Пока не решена.
— Я прошу о той девушке, — сказала Шантель твердо.
— Значит, ты хочешь, чтобы я оставил тебя здесь, а не отсылал назад Хамиду Шарифу?
— Пусть будет так. Отмените распоряжение о наказании.
Джамиль повернулся, сделав какой-то знак стражникам, и Шантель с облегчением поняла, что ее просьба действительно выполнена. Она смотрела на хозяина, не зная уже, что и думать о его столь широком жесте.
— Ну а где же твоя благодарность, англичанка?
— Спасибо, — тихо промолвила она, подозревая, что уже догадывается о причинах великодушия дея.
— Что я вижу! Разве мне не удалось улучшить твое мнение обо мне?
— Ее выходка была не столь опасна, чтобы за нее стегать хлыстом женщину.
— Это ты так считаешь, — сказал серьезно Джамиль. — Но речь идет не только об опасности, а об оскорблении персоны дея, что абсолютно недопустимо. Ведь и тебе следует знать более четко, что здесь непозволительно, разве нет? — Фраза эта, прозвучавшая не как вопрос, а как предупреждение, заставила глаза девушки сузиться. — О, понимаю, — продолжал Джамиль, ты еще не забыла, каким несимпатичным показался я тебе сразу. Ноты изменишь свое мнение обо мне, обещаю тебе, Шахар. Конечно, если я решу оставить тебя. Кстати, не определиться ли нам с этим прямо сейчас? Ты сама распахнешь свою жилетку или предпочитаешь, чтобы это сделал я?
Шантель буквально обмерла, не в силах пошевельнуться из-за боровшихся в ней страха и бессильной ярости. Однако еще не ясно было, какое из этих двух чувств пересилит и достаточно ли она напугана, чтобы прислушаться к предупреждению господина.
— Ты тоже плюнешь в меня? — резко спросил Джамиль.
Но сама она уже поняла, что не сделает этого. Хотя только благодаря такому поступку и могло сбыться ее желание вернуться в багнио Хамида Шарифа, но то, что непременно произойдет до того, было неприемлемо. Шантель, опустив глаза, покачала головой и удивительно тихо после явной вспышки гнева буквально взмолилась:
— Пожалуйста… Неужели я обязательно должна сделать это в присутствии всех этих людей?
— Они всего лишь рабы, англичанка, такие же, как и ты… — начал дей, но прервался, решив пойти ради Касима на необычную для себя уступку. — Хорошо, — вдруг согласился он. — Мы можем отойти вон туда, и никто не будет смотреть на тебя, кроме меня.
С этими словами он взмахом руки приказал стражникам оставаться на месте, а сам подошел к одной из стен, Шантель ничего не оставалось, как последовать за ним, хотя выходило совсем не то, о чем она просила. Даже отвернувшись, ей все равно предстояло обнажить грудь в заполненной людьми комнате. И все же иного выбора не было. У нее теперь нет никаких прав, решать может только он. О Боже, как же ненавистно все это! Шантель подошла и остановилась перед деем, опустив глаза и сжав кулаки.