— Как будто все в порядке. — Он посмотрел на часы. — А где же Иван Данилович?
Добрынин рассмеялся.
— Где-нибудь в лесу бродит. И Кострова с собой потащил. Он боится, что груз не попадет на поляну, вот и сторожит. Что, ты его не знаешь?
— Неугомонный человек. Откуда у него столько энергии берется, я просто удивляюсь. Вчера мне говорит вечером, — Зарубин опустился на корточки возле комиссара, — надо побывать во всех ближайших населенных пунктах и выяснить точно, сколько там мужчин призывного возраста. «Зачем?» — спрашиваю. «Проведем, — говорит, — мобилизацию». Я посмеялся, а потом задумался. Ведь и на самом деле, почему не провести? Представляешь себе, как это будет выглядеть — в тылу врага происходит мобилизация!
— Со мной он тоже беседовал по этому поводу, — сказал Добрынин. — Затея, конечно, не легкая, но очень важная. Надо будет дать в его распоряжение нескольких коммунистов и комсомольцев.
— Подожди-ка, Федор Власович! — Зарубин поднялся и прислушался.
— Летит, летит…
— Наш, по звуку чую, — раздались голоса.
Добрынин поднялся. Уже не надо было напрягать слух, чтобы услышать рокот мотора, доносящийся с северо-востока.
Самолет появился над лесом на пятнадцать минут раньше срока и, когда вспыхнули пять костров, разложенных в форме конверта, снизился, прошел над поляной и сделал два захода, чтобы сбросить груз. Мешки с парашютами опустились удачно, на поляну. Потом самолет сделал еще два круга, поднялся выше, выпустил ракету, и тотчас же за ней выбросился парашютист. Он приземлился у самого края поляны и забарахтался в снегу, путаясь в стропах.
Встать парашютисту не довелось. Десятки рук подняли его вместе с парашютом и с радостными криками потащили по поляне, освещенной кострами. Партизаны горячо обнимали первого гостя с Большой земли, тискали его, жали ему руки, не спрашивая ни фамилии, ни имени. Знакомиться начали позже.
Парашютист назвался Семеном Топорковым. Это был белокурый паренек, маленький, щупленький, с лицом, густо усыпанным веснушками. Когда он снял с себя меховой комбинезон, то оказался совсем еще подростком.
За ночь Топорков перебывал почти во всех землянках, начиная со штабной. Уже под утро его затащили в землянку взвода Бойко. В нее никогда не набивалось столько народу.
Топорков, устало моргая, сидел у края стола. Через плечо его был перекинут широкий ремень, на котором держалась портативная радиостанция в чехле.
А народ в землянку лез и лез.
— Да пустите же! — просился кто-то у входа.
— Дайте хоть глазком взглянуть, говорят, совсем дитенок…
На Топоркова сыпались самые различные вопросы: дошел ли немец до Москвы и как его встретили, кто каким фронтом командует, знают ли там, в нашем тылу, о делах партизан, какие города бомбит противник, как обстоит дело с продовольствием, работает ли Большой театр, продолжается ли стройка метро и прочее и прочее.
У Топоркова смежались веки. С грустной детской улыбкой он отвечал на все вопросы.
— Замучили хлопца, — сжалился наконец кто-то. — Довольно! Завтра доскажет остальное, никуда он не денется.
Через минуту радист уже спал сидя, держа в руках недокуренную папиросу. Партизаны бережно уложили его на нары.
— Замаялся, бедняга! Не чувствует даже…
— Наглотался нашего воздуха лесного… с непривычки.
— Да мы его и покормить-то забыли! Вот идолы непутевые…
— Ничего, переживет… Завтра двойную порцию получит…
— Теперь весь день храпака давать будет.
А в землянке заготовительной группы шла разборка груза. В присутствии комиссара Добрынина командир группы Спивак сортировал груз и составлял опись. В мешках оказались крупа, сухари, соль, концентраты, консервы, мыло, маскировочные халаты, белье, ракеты с ракетницами. И в довершение ко всему — пять литров водки в маленьких бутылках.
— Это мерзавчики, — пояснил дед Макуха. — Так их раньше называли. Кто-то по-хозяйски подошел к делу… И до чего же аккуратненькие! Тут в каждом ровнехонько сто двадцать пять граммов.
— Ладно, ладно, — буркнул Добрынин. — Довольно любоваться. Клади в сторону.
В девять часов, когда все жильцы штабной землянки, уснувшие около шести утра, еще спали, Зарубина кто-то толкнул в бок. Не двигаясь, командир приоткрыл один глаз. Перед ним стоял радист Топорков в большом авиационном шлеме.
— Две радиограммы принял, — доложил он тихо. — Если у вас что будет — подготовьте… сеанс в одиннадцать.
Сон как рукой сняло. Зарубин быстро вскочил.
«Когда же он успел выспаться? — мелькнуло у него в голове. — Вот молодчина!»
Топорков подал командиру два маленьких листочка из блокнота, убористо исписанных ровным, круглым, ученическим почерком. Зарубин быстро пробежал их глазами и крикнул:
— Эй, товарищи, а ну, поднимайтесь! Царство небесное проспите!…
Пушкарева, Добрынина, Кострова как ветром сдуло с топчанов.
— Слушайте телеграммы! Первая: «Поздравляем установлением двусторонней регулярной связи точка Гордимся вашей отвагой преданностью родине запятая желаем успехов боевой работе точка Сообщите чем остро нуждаетесь точка». Вторая: «Найдите вашем городе майора Шеффера запятая прибывшего фронта запятая при возможности выкрадите его точка Сообщите количество боевых транспортных самолетов аэродрома южной стороне города точка».
Пушкарев поднялся, взял из рук Зарубина листки, прочел еще раз про себя и, насупив брови, взволнованно заходил по землянке.
— Мне разрешите идти? — спросил Топорков.
Зарубин, пристально посмотрел на радиста и сказал:
— Нет, не торопись. Садись-ка вот сюда, поговорим немного.
Топорков сел рядом с командиром отряда.
— Сколько лет тебе? — поинтересовался Зарубин.
— Через месяц будет восемнадцать…
— Так, — сказал Зарубин и прищурил один глаз. — Комсомолец?
Топорков кивнул головой.
— Откуда сам?
— Из Тулы.
— Родители есть?
По лицу паренька пробежала тень. Он помедлил немного с ответом, потер ладонями колени, потом стал рассказывать. Он родился в семье врача. Отец — хирург, с первых дней ушел на фронт и погиб под Черниговом. Мать — тоже врач, работает сейчас в госпитале. Младшая сестра, Надя, живет в Свердловске, у тетки. Сам он не успел до войны закончить десятилетку. Работать в тылу противника пошел добровольно. Окончил трехмесячные курсы радистов и вот сейчас переброшен сюда…
Окончив свой короткий рассказ, Топорков посмотрел на всех, как бы ожидая новых вопросов, но их не было.
— Доволен, что попал к нам? — спросил Добрынин.