Охрименко прибыл как представитель партийной организации отряда, которым командовал Локотков. По предложению Кострова его на общем собрании избрали в состав бюро подпольного окружкома партии. Охрименко был пожилой человек лет под пятьдесят с мечтательными карими глазами.
— Ну, а теперь рассказывайте, как живете и бьетесь с фашистами, — сказал Лисняк. — Я послушаю, а как стемнеет, так и домой.
— Что так быстро? — поинтересовался Добрынин.
— Дел много, да и представитель наш полномочный — Охрименко — у вас остается. — Лисняк опять разразился хохотом. — Вроде как полпред.
— Никуда вы не поедете, — спокойно сказал Зарубин.
— А вот поеду!…
Зарубин покачал головой.
— А давай поспорим, — предложил Лисняк.
— Согласен, — ответил Зарубин. — Если уедете раньше двенадцати, я даю пару коней на выбор, а не уедете — отдаете мне пару своих.
— Добре! — сказал Лисняк. — Ровно в двадцать три ноль-ноль я пожму твою лапу, прихвачу пару коников — и будь здоров!
Пушкарев, Добрынин, Рузметов и другие командиры переглянулись и сдержали улыбки. Им понятна была уверенность командира.
— Верный выигрыш, — шепнул на ухо Добрынину Веремчук. — Пара коней, да еще по выбору. Красота!
Комиссар кивнул головой, но ничего не сказал.
Лисняк, подобно дедушке Макухе, обращался ко всем на «ты».
— Ну, выкладывай свои новости, майор, — предложил он и хлопнул руками по своим могучим коленям.
Зарубин возразил, что первое слово надо предоставить гостям.
— Дипломат! — сказал Лисняк. — Ну что ж, я согласен. Только вот попробуйте сначала отгадать загадку. Кем я был до войны? — И он снова огласил землянку своим басистым хохотом.
Действительно, никто не мог угадать его профессию. Какую только специальность не называли: предколхоза, лесоруб, машинист паровоза, борец, кто-то даже крикнул: «парикмахер», вызвав дружный смех. Но все эти предположения отвергались Лисняком.
— Во-до-лаз, — сказал, наконец, сам Лисняк и гулко хлопнул себя по могучей груди. — Водолаз. Профессия редкая. Поехал я в начале мая сорок первого из Ленинграда в Таллин, водой, в отпуск, а возвращаться пришлось сухопутьем… И все возвращаюсь.
Много интересного рассказывал Лисняк. Все слушали его с большим вниманием. Опыт борьбы с врагом соседний отряд накопил немалый. У него было чему поучиться. Командовал партизанами бывший директор лесопильного завода Локотков. Сейчас отряд насчитывает семьсот человек, все хорошо вооружены. У них есть даже две противотанковые пушки, отбитые при налете на проходившую по шоссе немецкую батарею, а также пять минометов. Партизаны совершили десятки смелых налетов на крупные населенные пункты. Зимой провели особо крупную операцию, уничтожив на вражеском аэродроме тридцать два самолета.
Лисняк рассказал далее, что партизаны Локоткова давно связались с двумя другими отрядами, действующими по соседству, и совместно с ними организовали разгром батальона «СС».
Для ликвидации этой группы партизанских отрядов гитлеровцы выделили большие силы. Партизаны трижды попадали в окружение, но во всех случаях не только прорывались, а и наносили большой урон противнику.
— Воюем неплохо, — с гордостью сказал Лисняк. — В этом фашисты сами сознаются. Против документов никуда не попрешь! — Он полез в планшетку, вынул оттуда сложенный вдвое лист бумаги и, подмигнув, подал его Зарубину. — На вот, майор, прочти… Специально прихватил, чтобы похвалиться.
Зарубин развернул бумагу. Это был секретный приказ командира гитлеровской дивизии.
Призывая офицеров к репрессиям против мирного населения, симпатизирующего партизанам, генерал писал:
«Первой особенностью малой войны является то, что ведется она в лесах, в темноте и с очень маневренным противником, который способен нападать на нас отовсюду. Успешными средствами этой войны является использование засад, внезапных налетов, окружения, хитрости. Надо быть умнее, чем партизаны. Только потому мы не имеем успеха против них, что применяем методы "большой войны", а они с большим мастерством применяют методы "малой", в результате чего мы уже потеряли восемьсот человек убитыми…»
— Как видите, — заключил Лисняк, когда Зарубин окончил чтение, — доблестный генерал дал нам полную аттестацию. Он признал, что они глупее нас, что они не имеют успеха в борьбе с нами, что мы воюем с большим мастерством и, наконец, что мы уже истребили восемьсот человек. Тут, прямо скажем, генерал загнул маленько. Он считает со всеми пропавшими, а между прочим, около двухсот солдат мы прихватили живьем и не знаем теперь, что с ними делать.
Беседа затянулась до позднего вечера. Шумный Лисняк рассказывал так просто и в то же время так увлекательно, что завладел вниманием всех. Потом пришла очередь говорить Зарубину. И ему было что рассказать гостям.
Ужин подали в штабную землянку. Когда поужинали, Зарубин посмотрел на часы.
— Ого! — сказал он, вставая. — Половина одиннадцатого. Ну что ж, дорогие гости! Просить остаться могу, а неволить вас нельзя!…
— А кони твои где? — рассмеялся Лисняк, — Сам пойду и выберу. Проиграл ты, парень! Я, брат, долго решаю, а уж если что решил, то держусь, как за якорь.
— Молодец, слов нет. Я люблю волевых людей. Что ж, тогда давайте распрощаемся. Мне пора идти. — И Зарубин подал Лисняку руку.
— А куда ты торопишься на ночь глядя? — удивился Лисняк. — Ради редких гостей дела-то можно и отодвинуть.
— Дело такое, что не отодвинешь, — ответил Зарубин. — Через час или полтора прилетят самолеты с представителем фронта.
На Лисняка точно ушат холодной воды вылили. Раскрыв широко глаза, он озадаченно глядел на Зарубина.
— Самолет, говоришь? — тихо спросил он.
— Да. Два даже.
— С Большой земли?
— Ну, конечно!
— Зарезал! Обжулил! — завопил вдруг Лисняк и, схватив со стола свою кожаную кепку, ударил ею об землю. — Пропала пара коней! Вот подъехал, так подъехал!… Куда же мне деваться! Плакали коняшки… Придется домой на своих катушках топать.
От дружного хохота тряслась землянка.
…Около полуночи все собрались на поляне в ожидании самолетов. Лисняк волновался больше, чем другие. Их отряд не имел еще живой связи с Большой землей. В этом преимущество было на стороне партизан Зарубина. Пушкарев по этому поводу сказал гостю:
— С нами, батенька, не шути! Связь с родиной у нас крепкая. Мы там не на последнем счету.
Первый самолет подошел в двенадцать с минутами. Сделав два круга, он пустил белую ракету и пошел на посадку.
Из самолета выбрался Гурамишвили. На петлицах его уже были знаки различия полковника. Он обнял Зарубина и Рузметова, как старых знакомых.
— А это наш сосед, — представил Зарубин Лисняка. — Начальник разведки отряда Локоткова.