Перепрыгивая через рельсы, он достиг поворотного круга и, лихо перемахнув через высокий забор, оказался на Поперечной улице, от которой до его переулка было рукой подать.
Этот короткий путь требовал всего три — четыре минуты.
Костя замедлил шаг и стал внимательно поглядывать на заборы. На одном он заметил нарисованного неумелой рукой человечка с тонкими, как ниточки, руками и ногами. На туловище человечка можно было разглядеть две цифры: 9—13.
Лишь двое могли понять значение этих цифр: тот, кто писал, и Костя. Никакой шифровальщик не в состоянии был бы разгадать смысл рисунка. Допустим, кто-нибудь понял, что цифра 9 обозначает сегодняшнее число, а цифра 13 — время дня. Ну и что из этого? Могли он воспользоваться своей сообразительностью? Нет!
Дом, где жил Костя с матерью, имел две небольшие комнатушки, переднюю и кухоньку. Белизной своих стен он ярко выделялся из зелени вишневого садика, того самого садика, где в ноябре сорок первого года Костя нашел раненого комбата Чернопятова.
Вбежав в переднюю, Костя позвал:
— Мама!
— Я… Я… — отозвался тихий голос, и из кухни вышла маленькая, худенькая женщина лет шестидесяти.
— Мамочка, скорей теплой воды! — торопливо попросил Костя. — Надо умыться и срочно бежать в город.
Он украдкой взглянул на стол, где его ожидал завтрак: вареная картошка, кусок черного хлеба и стакан молока. Подавив соблазн, Костя скинул спецовку и, вымывшись над тазом, надел выходные брюки, расчесал волосы и торопливо вышел на улицу.
Будучи для своих семнадцати лет мал ростом, Костя шагал широко, размашисто, помогая движению руками, и от этого казался крупнее. Время от времени он встряхивал головой, отбрасывая назад волосы.
«В моем распоряжении сорок пять минут, — мысленно рассуждал он. — Что же получается? Если туда двадцать, да обратно двадцать, да пять минут там, получается сорок пять. Не годится… Надо успеть забежать домой и хотя бы переодеться. Придется поднажать… Неудачное время назначил Митрофан Федорович… Видно, что-то срочное. Не иначе… Он никогда в перерыв меня не вызывал».
Сэкономив пять минут, Костя добрался наконец до лавки, где продавались случайные вещи.
Тут, как всегда, толпился народ. Костя огляделся, обвел равнодушным взглядом полки с товарами, обошел длинное помещение, задержался несколько секунд возле женщин, разглядывавших туфли, и направился к прилавку, за которым стоял, скрестив руки, Калюжный.
— Покажите мне сорочку, пожалуйста, — попросил Костя, — лучше трикотажную.
Калюжный молча, с обычным сердитым выражением и, как показалось Косте, очень медленно повернулся к полке и стал перебирать несколько лежавших на ней разноцветных сорочек. Делал он это с неохотой, будто знал, что покупатель перед ним нестоящий, который только щупает товар и ничего не берет.
А у Кости дрожала от нетерпения каждая жилка, и в душе он поругивал своего старшего за медлительность. Ему хотелось крикнуть:
«Ну давайте, давайте любую, Митрофан Федорович! Вы же знаете, что мне это безразлично, а тянете! Я же опоздаю!…»
По мысленным подсчетам Кости прошло уже минуты три.
Наконец Калюжный выложил на прилавок синюю сорочку и застыл в невозмутимой позе, сложив руки на груди. Костя быстренько развернул ее и, забыв спросить о цене, сказал:
— Эта мне нравится! Беру… Заверните…
Ему почудилось, что в глазах Калюжного промелькнуло что-то вроде укора: эх ты, конспиратор!
Тогда Костя спросил цену и, схватив чек, метнулся к кассе.
«Ну, славу богу! — облегченно вздохнул он, оказавшись на улице. — Еще успею».
Он пуще всего боялся встретить кого-либо из знакомых и потерять на этом несколько минут, а потому шел быстро, опустив голову и не глядя на прохожих.
«Скорее!… Скорее!…» — твердил он себе и ускорял шаг.
Вернувшись домой, Костя развернул покупку и вынул из нее листок бумаги.
Костя был радистом и шифровальщиком одновременно. Он знал то, что другим подпольщикам было неведомо. Через него проходили самые секретные сообщения. Раньше Чернопятова он узнавал предписания разведотдела армии, в его руки попадали для зашифровки явки организации и все донесения о работе подполья. Он был средоточием всех тайн.
И вот еще одна тайна доверена ему. В его руках радиограмма фронту. Она гласила:
Нами захвачена почта из ставки Гитлера в адрес командующего Н-ской бронетанковой армией генерал-лейтенанта Шторха, документы о вновь сконструированном и подготовленном к серийному производству сверхмощном тяжелом танке «дракон». В документах данные — о вооружении, броне, мощности двигателей и маневренности нового танка, инструкция по применению его в бою.
Документы и чертежи занимают сто семнадцать страниц. Передача по радио исключена. Переправить документы через линию фронта нарочным нельзя, рискуем потерять. Предлагаем два варианта:
Первый: высылайте человека по известным явкам, паролям.
Второй: направляйте самолет с посадкой на поляну «К» — условия и сигналы сообщим.
Ваше решение ждем десятого в четыре пятнадцать. Комбат.
Костя так увлекся чтением, что не заметил, как вошла мать.
— Сынок! — вскрикнула она. — А ну-ка взгляни на часы!
Костя повернул голову и обмер: до гудка оставалось четыре минуты.
— Опоздал!
Он свернул листок и подал его матери:
— Спрячь, мама! Хорошенько!…
Когда за Костей захлопнулась калитка, она грустно покачала головой и подошла к висевшей в углу иконе. Пошептав молитву, она перекрестилась, сделала поклон и, протянув руку, спрятала листок под ризу Николая-угодника.
— Сохрани его, Господи! Отведи от него все беды! — проговорила она вслух. — Он же у меня последний…
В это время прогудел гудок.
Мать глубоко вздохнула и устало опустилась на диван.
Брошенная Костей сорочка попалась ей на глаза, и она горько усмехнулась. Сорочка уже трижды появлялась в доме и трижды исчезала. Мать положила ее на колени, начала складывать, и слезы покатились из глаз.
Трех сыновей она родила, выкормила, вырастила, а в живых остался один Костя. Самый младший…
Первый сын умер задолго до войны; второй, телеграфист, погиб при бомбежке станции Горелов в самом начале войны.
Костя был намного младше своих взрослых братьев, с малых лет он относился к матери с особой лаской. И пока не пошел в школу, целыми днями крутился возле нее, помогая и по дому и на небольшом огороде. Соседние мальчишки прозвали его «маменькиным сынком».
Когда он подрос, его забота о матери не уменьшилась. Никакой домашней, даже женской, работы Костя не чурался. Он бегал по рынкам и по магазинам за продуктами, пилил и колол дрова, топил печи, таскал воду из колонки, заправлял лампы керосином, мыл полы, пытался ремонтировать обувь. И все это он делал весело, беззаботно, любовно.