– А не слишком ли он у вас разболтался, этот майор Пронин? – заметил дипломат. – Вы, я вижу, с ним измучились.
Ковров улыбнулся:
– Майор Пронин… Да я, братец, честно говоря, даже и не знаю точно, в каком он звании. Может быть, я ему честь отдавать должен. Пронин – это такой человек… Единственный в своем роде. Хлопот с ним много, а вот заменить некем.
– Незаменимый, значит, – усмехнулся дипломат.
Ковров переменился в лице и сухо ответил:
– Документы принес? Теперь распишись, Сергей Петрович, – и гуляй. Я тебя больше не задерживаю.
И, подняв трубку телефона, прорычал секретарю:
– Срочно – сделать копии документов и передать с фельдъегерем Пронину на квартиру. Вторые экземпляры – мне. Первые экземпляры – майору товарищу Пронину.
И повторил:
– Срочно.
Оставив на столе папочку, дипломатическое лицо быстро выскользнуло за дверь.
– Гуляй, гуляй… – пробормотал генерал Ковров. – Дипломат еще называется! Незаменимых у нас нет! Понял?!
А папка пошла гулять по коридорам Лубянки. В положенный срок дошла она и до майора Пронина.
Пронин не любил менять без необходимости мизансцены. Сказывалось многолетнее проживание в самом театральном районе столицы. Решительный разговор с Элорантой состоялся в том же кабинете. Для задушевности майор припас бутылку кахетинского да круг свежего пахучего сулугуни. Остальные блюда тоже были кавказские. Включил патефон. Раздался голос Шаляпина. Арестованный фашистский агент выглядел взволнованно. Он даже не взглянул на богато накрытый стол.
– Погодка-то какая установилась! Не Москва, а просто рай небесный, если вы в него верите, – начал Пронин.
– В рай я верю с детства. Я лютеранин, – кротко ответил эстонец.
Пронин поднес к свету бокал вина, полюбовался отблеском солнечных лучей.
– Ну а как насчет улучшения земных условий? Небесный рай никуда от вас не уйдет, а лучшие годы на Земле могут быть испорчены в смысле благ и удобств… Ах, какой замечательный сыр делают земляки нашего великого вождя!
– Я ду-умал над вашим прет-ложением, – перешел к сути дела Элоранта.
– И…
– И я хочу его принять. Но есть ог-гофорки. Пронин поднял бокал и произнес тост, не обращая внимания на замечание про «ог-го-форки»:
– Тогда – за наше сотрудничество!
Элоранта поднял бокал и чокнулся с Прониным:
– Прозит! Пудем!
– А вы еще думали, что вас будут здесь бить! Готовьтесь, дружище. Сегодня вечером вы переедете в одну московскую квартиру. Там условия намного лучше, чем в камере. А когда будут готовы ваши документы, вы поедете в Валентиновку. Вы согласны называться Андреем Августовичем Валтоненом, товарищем Айно, или предлагаете другое имя?
– Пусть Валтонен, пусть так. – Бывший Элоранта нервничал и быстро поглощал пищу.
– Отлично. Запомним и запишем. В документах. И в памяти тоже зафиксируем это имя крепко-накрепко. Вашу легенду я расскажу позже. Вы должны будете вызубрить ее как «Отче наш». Лютеране признают эту молитву?
– Но что я теперь должен делать? – растерянно спросил Валтонен. Он не ожидал, что так быстро попадет в оборот.
– Да вот так же беседовать со мной. Только капельку откровеннее. Идет? У нас в России есть поговорка: «Сказав «а», говори уж и «б».
Валтонен, раскрасневшийся от вина и еды, махнул рукой.
– А, фаляйте, задавайте ваши вопросы.
Пронин покрутил пальцами пустой бокал:
– На днях в нашу страну приезжает господин Малль. Вам известно об этом?
Элоранта отрицательно покачал головой. Пронин нахмурился. Элоранта-Валтонен уловил неудовольствие собеседника.
– Но раньше о Малле я вообще-то слышал. Это швейцарский дипломат.
– Ага, имя вам знакомо. Прекрасно. Так вот он, повторяю, приезжает в СССР с частным визитом. Будет в Москве, в Ленинграде, на Украине и на Кавказе. Почти по всей стране прокатится наш дорогой гость. Так неужели ваши и наши добрые друзья на этот раз обойдутся без провокаций?
Элоранта усмехнулся:
– Этого я не утверждаю. Но надо подумать. Вам же нужна конкретика.
– Думайте. В новых условиях вам будет думаться лучше, комфортнее. А значит, быстрее. Дня три, я думаю, вам достаточно, чтобы освежить память.
– Да-да, – быстро проговорил Валтонен.
Переезд прошел быстро. В восемнадцать часов заключенный Карл Элоранта, фашистский агент, захваченный с оружием в руках в Прибалтике, был отправлен на перековку в очень далекий и секретный исправительный лагерь. А вот товарищ Андрей Валтонен покинул «уютную», хотя и тесноватую, камеру на Лубянке в сопровождении Пронина и двух малоприметных людей в штатском. В руках у него был только потертый кожаный портфель с немудреным зэковским скарбом.
– А еще говорят, два раза переехать – все равно что погореть, – шутил Пронин, оборачиваясь к Элоранте с переднего сиденья авто. – Вы вот уже дважды переехали, причем один раз из Прибалтики в Россию, а теперь вот из Элоранты – в Валтонена, и что же мы видим? Вовсе вы, Андрей Валтонен, на погорельца не похожи. Портфельчик-то у вас знатный.
– Это из моего ателье.
– Ух ты, качественная работа. Ничего, мы тоже научимся такое делать. Андрей, не согласились бы вы поучить наших московских галантерейщиков европейскому качеству? Мы будем за это вам платить. И, может быть, не только устной благодарностью и белозубыми улыбками. Хотя что может быть дороже белозубой улыбки трудящегося? Ради нее одной и живем.
Недавний заключенный боязливо прислушивался к трепу Пронина и внимательно следил за маршрутом, по которому двигалась машина.
Пронин продолжал болтать:
– Вот она, Москва-столица! Не разрушили ее фашисты. Скоро мы из нее такую красавицу сделаем. Я видел генеральный план возрождения столицы, это, товарищ Валтонен, просто чудеса какие-то. Возле Лубянки будет крупнейший в мире магазин детских игрушек. Можете себе это представить? А вот здесь, на Тверской, поднимется из руин целый район. Вот, например, смотрите, строится дом. Видите, гранитные блоки? Они были предназначены для памятника победы над Россией. Это остатки геббельсовского проекта. Их свезли к Москве в сорок первом. А теперь из них строят жилой дом. Лет через десять мы Москву не узнаем! А хотели бы вы сейчас же оказаться в пятьдесят седьмом году? А?
Элоранта улыбнулся:
– Я, знаете ли, Иван Николаевич, не очень представляю, что будет завтра. А уж о послезавтра мне и думать не хочется.
– Зря вы так, товарищ Валтонен. Конечно, ваши чувства понять можно. Вчера вы были Карлом Элорантой, мелким лавочником и фашистским агентом. Сегодня вы Андрей Валтонен, коммунист и соратник Рахья. Человек доброй воли. Вот посудите сами. Как частный предприниматель и мироед, вы разорены, как фашист – разбиты и осуждены всем цивилизованным миром. А вот как коммунисту и нашему другу вам светит неплохое будущее. Вы только в него верьте, как я в него верю. Как верят в него советские люди, восстанавливающие Москву. И тогда Москва тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года станет вам близка и желанна.