– Слушаю!
– Кирий тебе докладывал? – Это был Ковров.
– Он мне каждый день докладывает.
– Я про Таама, про этого Каарела. – Ковров нервничал.
Пронин устроился в кресле поудобнее.
– Про Таама докладывал. Завтра этого господина возьмут, послезавтра он будет у нас.
– Я тебя жду через тридцать минут.
Что-то стряслось. Может быть, ребята перекипели и Таам скрылся? Или погиб?
– Агаша, костюм!
Черная (а какая же еще?) «эмка» ждала Пронина на пустынном Кузнецком. Худощавый старик с прямой спиной стоял возле автомобиля.
– Здравствуй, Адам Константинович! – Так звали пронинского шофера, который еще до революции возил какого-то генерал-губернатора, а потом – еще в Петрограде – колдовал над автомобилем Дзержинского. С Прониным он работал пятнадцать лет – с перерывом на прибалтийскую отлучку чекиста.
– День добрый, Иван Николаевич! В последний раз вас повезу…
– Что такое? Не шути, еще и ты меня покинешь! – Пронин любил старого Адама, осторожного и обстоятельного шофера.
– Да уж так, Иван Николаевич. Дело понятное. Старею. Машина не слушает. Вроде как немым я становлюсь. Говорю ей, а она не слушает. Нужен ей помоложе кавалер.
Пронин пожал плечами и уселся на широком заднем сиденье. Рабочий день начинался прескверно.
В кабинетах начальников Пронин чувствовал себя по-крестьянски уверенно. Если генерал вызывает к себе на следующее утро после Дня Победы – значит, дело не терпит отлагательства. Пронин достал планшет и приготовился к серьезному разговору.
– Что, Иван Николаевич, как лейтенантик, с планшетом бегаешь? – улыбнулся Ковров.
Пронин пожал плечами и серьезно ответил:
– Это капитана Железнова планшет. Виктора.
Ковров встал. И продолжил разговор, прохаживаясь по кабинету:
– Сколько их, таких Железновых, мы потеряли. Счету нет. Долго еще война нам сниться будет. Только спать нынче не время. Прости, Иван Николаевич. – Ковров дотронулся до планшета. – Дело у меня к тебе уж больно серьезное.
– Слушаю вас.
Генерал резко повернулся к Пронину и пристально посмотрел ему в глаза. Потом подошел к столу и заглянул в какие-то записи. Снял очки, бросил их на бумаги.
– Получены сведения о действиях подпольной группировки бывших офицеров СС в Советском Союзе.
– Ишь ты! Неужели не всех еще выловили? – Пронин механически, с меланхолией в голосе задал вопрос, отлично понимая истинное положение дел.
– Не всех, товарищ Пронин, не всех. Потому и нас с тобой в архив списывать рано. Наши коллеги из таллинского управления, как ты знаешь, поймали одного мерзавца из банды Таама. Он многое рассказал. Готовился террористический акт – взрыв нашего танкера в эстонском порту. Два бывших офицера и четыре полицая были на подхвате. Руководитель – полковник Аугенталер. Ну, об этом эсэсовце ты слышал. – Ковров помрачнел. – Аугенталера не удалось взять живым, он погиб в перестрелке в дюнах. Ты понял, с кем был связан Таам? Все бумаги тебе передадут. По ним и сориентируешься в ситуации. Сразу скажу: это фанатики, непримиримые враги советской власти. Такие и на смерть пойдут, чтобы заставить нас дать слабину, испугаться. В Большой театр ходишь? Они тоже ходили. Готовили покушение на товарища Лемешева, певца нашего народного. На весь мир шуму было бы. А им это и надо. Вот с такими людьми тебе придется познакомиться, товарищ Пронин.
Генерал сделал жест, приглашающий собеседника к ответному слову. Пронин подождал, затем понимающе посмотрел на Коврова:
– Значит, через Таама надо будет выйти на группу Аугенталера? На тех, кто остался?
– Про Аугенталера нам известно, что он уже год как работал на английского папашу. Это было установлено и по твоим сведениям, дорогой фельдфебель Гашке… Немцев-то мы выловим. Ты нам англичан покажи. Предъяви.
Пронин поморщился:
– В темный лес посылаете… Сказали бы сразу – за какую ниточку дергать…
– Сначала посмотришь материалы… Потом привезут Таама, познакомишься, поговоришь… Дело непростое. За Лемешева нам всем бы головы поснимали. Неизвестно, может, у них и другие планы есть. Так что, считай, это дело теперь у тебя самое важное… Завтра же приступай, Иван Николаевич. А сегодня, уж извини, нам не до оперативной работы. Вечером в клубе выступает Леонид Утесов со своим оркестром, специально для чекистов. Все наши собираются.
Пронин приподнялся:
– Буду.
– Тогда – не прощаемся. – Ковров с улыбкой приподнялся.
Выйдя от генерала, Пронин заглянул в буфет. Взял большую чашку черного кофе и бутерброд с сулугуни. Не глядя проглотил крепкий кофе и заел его. На концерт хотелось как в тюрьму.
Проходя по Театральной площади к Петровке, Пронин обратил внимание на афишу Большого, где говорилось об уже прошедшем выступлении Лемешева.
«Диверсия на концерте с участием Лемешева – это серьезно. Словно пощечина общественности. Люди придут наслаждаться высокой культурой, а им… Толково придумано. Только вот кем? Да, Аугенталер больше не ходит по земле. Витька, держись, он и на том свете может кровь попортить. Свинья была порядочная. Умный, черт. Но мне уж ничего не скажет, это точно. Буду искать его следы. И сотрапезников. А они, несомненно, есть».
Возле ЦУМа какая-то машина, проезжая на большой скорости у самого парапета, прошлась колесами по весенней луже, обдав пешеходов брызгами. Послышались возмущенные голоса. Несколько капель попали и на китель Пронина. Он вспомнил утренний разговор со старым шофером…
«Эх, Адам Константинович, я уверен, ты за все сорок лет водительского стажа ни разу не обидел пешехода вот так беспардонно… Как теперь без него, без «автомобильного Адама»? В таком деле, если рядом будут сновать иностранные дипломаты, их порученцы, газетчики всякие… Помог бы мне живописный старец. Лучшие люди, зубры уходят на пенсию, уходят в Красную книгу… Впрочем, скоро и мне туда же». Пронин прибавил шаг и через несколько минут был на Кузнецком Мосту. Однако, задумавшись, прошел дальше, чем нужно, и очнулся от своих мыслей только у здания Художественного театра.
Агаши дома не было. «Верно, рыщет в поисках чего-нибудь повкуснее… С этим делом сейчас сложно. А пайка моего мало», – подумал Пронин. Он посмотрел на часы. До концерта еще есть время. Можно отдохнуть. Достал из книжного шкафа книгу. Это был томик Пушкина. Пронин нацепил на нос очки. Перелистав книгу, остановился на «Медном всаднике». «Приют убогого чухонца…» Описание петербургского наводнения взбодрило Пронина. «Элоранта… Элоранта… красиво звучит. Почти как у Пушкина… Дворец маркиза Элоранта… А ведь настоящий, не фантастический Элоранта, в камере на Лубянке! И верно, приют убогого чухонца…»
Агаша пришла и усадила Пронина обедать. Томик Пушкина остался на письменном столе.