— Вы интересный человек, — неожиданно произнес Керлинг, когда Наруз Ахмед окончил свой рассказ. — Весьма интересный…
Наруз Ахмед с недоумением посмотрел на хозяина дома, не зная, как расценить такое признание.
— Да, да… — подтвердил Керлинг. — Я говорю вполне серьезно. Какое у вас образование?
— Образование? Меня обучал Ахун Иргашев, а потом я поступил в русскую среднюю школу и окончил ее. Три года занимался на торговых курсах.
Керлинг кивнул, вынул из кармана бумажник, отсчитал несколько банкнотов крупного достоинства и подал их Нарузу Ахмеду.
Тот не поверил своим глазам.
— Берите, — сказал Керлинг. — А когда будете нуждаться, обратитесь ко мне.
— Значит, вы… Вы не передадите меня полиции? — с дрожью в голосе произнес Наруз Ахмед и снова облизал потрескавшиеся губы кончиком языка.
Керлинг улыбнулся всепрощающей улыбкой и сказал:
— Документы ваши я оставлю пока у себя. Вы должны понять…
— Да, да… Я все понимаю… Оставляйте… Я не знаю, как и чем отблагодарить вас… — быстро проговорил Наруз Ахмед.
— Надеюсь, что если вы пожелаете отблагодарить, то подыщете приличный случай…
— Всегда готов…
— Постарайтесь поприличнее одеться, — посоветовал Керлинг и встал.
— Хорошо… Обязательно, — безропотно согласился Наруз Ахмед, поднимаясь с кресла. — А как же с клинком? Продолжать его розыски или бросить?
Керлинг ответил не сразу. Он снял очки, протер стекла носовым платком и подумал. Оказывается, этот сын бека не так уж наивен, как он полагал. И вопрос он поставил очень хитро. Ответ, что розыски продолжать не надо, будет означать, что клинок навсегда потерян. Сказать, чтобы он продолжал… Нет, нет. И на то и на другое отвечать еще рано.
— К этой теме мы еще вернемся когда-нибудь. Поняли?
— Да… — неуверенно ответил Наруз Ахмед.
— Вас я попрошу об одном: никто, ни одна душа на свете не должна знать, что здесь произошло. В том числе и Ахун Иргашев. Это в ваших же интересах. Можете мне обещать это?
— Конечно.
— Твердо?
— Безусловно!
— А теперь можете отправляться. Когда надо будет, я позову вас.
Наруз Ахмед отвесил почтительный поклон.
Когда он сделал шаг, дог повернул голову.
— Тихо, Радж, — сказал хозяин. — Ты у меня молодчина!
Керлинг проводил Наруза Ахмеда до веранды. Там с трубкой в зубах на ступеньках сидел Гуссейн.
— Выпусти нашего гостя, — приказал Керлинг.
Слуга молча повиновался.
Выпроводив Наруза Ахмеда, Керлинг посмотрел на часы. Поздно… Возвращаться в город не хотелось. Он позвонил в свой особняк и предупредил друзей, что задерживается.
Закурив новую сигару, Керлинг стал прохаживаться по кабинету. Странная, необычная история! Тут тебе и эмир бухарский, и Ахмедбек, и курбаши Мавлан, о которых он знал больше, чем мог предполагать Наруз Ахмед, и старый табиб Ахун Иргашев. И всех их связывает этот загадочный клинок. И ничего нет удивительного в том, что клинок скрывает какую-то тайну. Абсолютно ничего. Азия есть Азия, Восток есть Восток…
Быть может, и в его коллекции какой-нибудь экземпляр хранит тайну, о которой он, Керлинг, и не ведает. Чего не бывает!
Керлинг подошел к оттоманке, над которой красовались клинки, сабли, палаши. Тут была лишь треть того, что он собрал за свою жизнь. Остальное хранилось далеко отсюда, за морями и океанами. Но и то, что было сейчас перед ним, значило много. Это может украсить любое европейское собрание. Керлинг готов биться об заклад на любую сумму, что экземпляров, подобных тем, которыми он располагает, на земном шаре может оказаться не более двух-трех. А некоторые вещи уникальны. Ведь старые знаменитые мастера не повторялись. Каждая вещь имеет свою историю, и о каждой из них можно написать книгу.
Некоторым из этих клинков сотни лет. И в чьих только руках они не побывали, сколько хозяев переменили, прежде чем попасть в руки Керлинга. Вот хотя бы эта среднеазиатская сабля, прямая, как меч, в тяжелых ножнах, украшенных золотыми узорами. Клинок ее изготовлен из булатной дамасской стали. Над ней работали безвестные бухарские мастера восемнадцатого века. Когда-то сабля украшала дворец хивинского хана Искандера, а в восемнадцатом году нашего века попала в руки Керлинга. Как попала? О, это целая история, лучший номер из репертуара Керлинга, любящего угощать гостей необыкновенными рассказами.
А эта албанская сабля, усыпанная кораллами и бирюзой, с расширением на конце, называемым елманью! Ее выковали в Турции и отделали в Албании. В двадцатом году Керлинг случайно купил ее за бесценок у пьяного врангелевского полковника, к которому она бог весть как попала. Впоследствии за этот клинок Керлингу давали там же, в Константинополе, бешеные деньга, но он, конечно, не согласился продать его. Он понимал толк в вещах и знал, что с каждым годом цена будет расти.
А персидская сабля с тонким, как жало, змеевидным клинком и золотой насечкой по нему? О! Этой сабле уже четыреста лет! Шутка сказать! И, пожалуй, ее следует убрать со стены в более укромное место. Сабля хорошо известна в Тегеране знатокам старинного оружия, а вот несколько щекотливую историю приобретения ее Керлингом почти никто не знает. Поэтому лучше припрятать ее, подальше… Так будет спокойнее.
А что можно сказать вот об этой сабле с короткой рукояткой, будто она делалась для узкой женской руки? Это индийская сабля ятаганного типа с обратной заточкой клинка. Ее ножны, покрытые серебряной насечкой и позолоченные, походят на кружевной узор, а поверх узора, будто нечаянно, рассыпаны звезды из неувядаемой голубой эмали. Ей цены нет. За нею Керлинг охотился два года, вложил в эту авантюру немало денег и все-таки добыл! Сабля — произведение рук дамасских мастеров. Она сделана в шестнадцатом веке по заказу индийского раджи для его сына, ставшего воином.
Но разве только сабли в коллекции Керлинга? Рядом с ними висят с одной стороны японская катана, а с другой — турецкий ятаган, напоминающий обычный серп с оттянутыми краями, с такой же, как у серпа, обратной заточкой и с крыльями на рукояти. Вот палаш "кунда", прямой, стремительный, расширяющийся к концу, с узорчатой серебряной накладкой вдоль обеих сторон обуха. И тускло мерцает на темном ковре страшный индийский кутар без ножен с широким и толстым, как ладонь, обоюдоострым лезвием, с двойными упорами для рук, рассчитанный для близкого колющего и уж, конечно, смертельного удара.
По краям стены развешаны доспехи оборонительного боя. Тут булатный персидский шлем с прогибами от сабельных ударов, арабские "зерцала" из нескольких стальных щитков, покрытых кружевным орнаментом из виноградных лоз и порхающих птиц, кольчуги и наручи. Темнеют на стене щиты из твердого, как железо, дерева, обтянутые кожей и покрытые накладками из серебра и бирюзы, круглые пороховницы из дерева и кожи, украшенные ажурной резьбой поверху, тяжелые боевые топоры. Устремились вверх длинные стройные копья с фигурными стальными наконечниками и украшениями из цветных перьев и конского волоса.