— Назови свое имя, сын мой, — попросил он.
— Наруз Ахмед…
— Наруз Ахмед… — повторил старик и провел по лицу рукой, что-то припоминая. — Кто дал тебе четки?
— Джарчи, — назвал Наруз кличку Керлинга.
— Так я и думал. Давно?
Наруз Ахмед сказал когда.
Икрам-ходжа кивнул. Все ясно. Подробности можно выяснить потом.
— Пойдем в дом, — пригласил он гостя.
Наруз Ахмед взял сумку и разбитой походкой потащился за Икрамом-ходжой.
В комнате, обставленной по-восточному, у низенького квадратного стола, застланного цветной скатертью, хлопотала старая женщина. Она даже не взглянула на чужого человека, будто его и не было здесь. Ловкими движениями она вынимала из медного таза с водой тяжелые кисти винограда и, стряхивая их, укладывала на большое серебряное блюдо.
Выложив виноград, она молча удалилась.
Наруз Ахмед проводил ее взглядом.
— Моя сестра, — пояснил Икрам-ходжа. — Ты можешь чувствовать себя здесь, как в родном доме.
Едва заметная усмешка искривила губы Наруза Ахмеда. Родной дом! Он забыл уже, что такое родной дом. Забыл, что когда-то имел его и не ценил. А теперь само слово "родной" звучит как-то раздражающе.
Стол был уставлен едой, да такой, о которой за все эти годы Наруз Ахмед мог разве только мечтать. Здесь были холодная баранина, отварной цыпленок, колбаса "казы", свежий овечий сыр, густые сладкие сливки, пышные белые лепешки, бархатистые персики, яблоки-скороспелки с красной щечкой, куски ароматной дыни, виноград с черными до синевы ягодами, хорошо вызревшие, точно налитые воском груши.
Сели за стол, подобрав под себя ноги.
Икрам-ходжа поставил перед собой и гостем по пиале и налил в них что-то из фарфорового чайника.
Наруз Ахмед взял свою пиалу с голубой каемочкой по краю, поднес ко рту, понюхал и с усмешкой заметил:
— В прежние времена кок-чай имел другой запах и цвет…
Глаза хозяина превратились в узенькие щелочки, пухлые щеки затряслись.
— Такие встречи бывают редко, — благодушно проворковал он. — Аллах не разгневается, если мы разрешим себе выпить этот кок-чай.
Оба выпили. Наруз Ахмед крякнул. Икрам-ходжа забился в мелком кашле и замахал руками.
Оросив трапезу доброй дюжиной глотков крепкого "кок-чая", они запили ее настоящим зеленым чаем и, отяжелевшие, отвалились от стола.
Для Икрама-ходжи еда являлась усладой жизни. Он знал толк в этом деле. Тот час, когда он насыщался, был самым блаженным для него. Поев, он поудобнее и помягче усаживался, полузакрыв глаза, и думал о чем-нибудь приятном, не волнующем сердце. Не отступил он от своих правил и сейчас. Хозяин и гость расположились у стены на разостланных на полу стеганых одеялах. Старик предупредительно подложил за спину гостя несколько подушек, обложился ими сам, сладко потянулся, зевнул и полуприкрыл глаза. Неплохо бы и вздремнуть, но сегодня не до этого. Надо поговорить о деле. Пока Икрам-ходжа соображал, с чего бы начать разговор, Наруз Ахмед предупредил его. Он достал из сумки несколько тугих пачек сторублевок, бросил их на колени старика и коротко сказал:
— Вам. От Джарчи.
Икрам-ходжа сгреб деньги и, не пересчитывая, сунул их под одеяло.
— Почему прервалась связь? — тихо спросил Наруз Ахмед.
Старик вздохнул и развел руками. Он в этом не виноват. Да и никто не виноват. Просто не повезло. Его человек хранил радиостанцию в дупле старой вербы, в нескольких километрах от Бухары. А весной во время грозы в вербу ударила молния. Рация сгорела.
Наруз Ахмед покачал головой: надо же такому случиться!
— А Джарчи бог знает что передумал, — сказал он.
Старик сокрушенно развел руками.
Гость опять наклонился над сумкой и извлек коробку из-под табака "Золотое руно". Подняв крышку, он подал ее Икраму-ходже.
Брови Икрама-ходжи удивленно поднялись. Он взял в руки коробку и с недоумением посмотрел на гостя.
— Радиопередатчик. Новейшей конструкции. Шедевр, — пояснил Наруз Ахмед. — Джарчи сказал, что радист у вас — смышленый парень, разберется в этой механике…
"Значит, о Гасанове он тоже осведомлен, — мелькнуло в голове старика. — Кажется, он не просто посыльный. Керлинг, вероятно, и обо мне рассказал ему все".
Бережно держа рацию обеими руками, тяжело отдуваясь, Икрам-ходжа встал, вышел из комнаты и вернулся через несколько минут.
— Я был в Бухаре, — сообщил Наруз Ахмед. — Познакомился с вашей женой. Она мне объяснила, как вас найти.
"Здорово! — подумал Икрам-ходжа. — Человек расторопный, что и говорить".
— А как с клинком? — как бы между прочим поинтересовался гость.
— Из-за этого клинка я и торчу здесь с самой весны. И радиста притащил с собой.
Наруз Ахмед одобрительно кивнул и спросил:
— Кстати, что это за парень, с которым вы обменялись сегодня несколькими словами на рынке?
— Это радист Гасанов. А ты видел? — спохватился старик.
Наруз Ахмед улыбнулся.
— Если бы не видел, то не спрашивал бы.
— И заметно было, что мы разговаривали? — забеспокоился Икрам-ходжа.
— Для меня — да. Я шел за вами от самого дома и наблюдал за каждым вашим движением. Но для других — не думаю.
Икрам-ходжа сыто рыгнул и вздохнул. Расторопный человек, слов нет. Керлинг знал, кого посылать.
— Вы не сказали мне о клинке, — напомнил Наруз Ахмед.
— Плохо… Пока плохо. Я сообщил, что вещь находится у подполковника Халилова, но добраться до нее никак не удается.
— Пытались?
— Сейчас я все расскажу…
Наруз Ахмед, скрывая волнение, выслушал Икрама-ходжу. Рассказчиком тот был, по правде говоря, неважным: говорил нудно, длинно, повторялся. И притом как-то странно: губы его при этом почти не шевелились. Наруз Ахмед едва сдерживал раздражение.
— С монтером неплохо придумано, — заметил он, когда Икрам-ходжа наконец кончил рассказ. — А вот последний ход был слишком рискованным.
— Без риска не обойтись… Разве ты не рисковал, пробираясь сюда?
— Это другое дело.
— Наша жизнь, сын мой, в руках аллаха…
— Вор мог потащить за собой и вас.
— Меня? Ну уж нет. За каждого дурака я отвечать не намерен. Ни я его, ни он меня в глаза не видели.
— А Гасанов?
— Что Гасанов? Ему тоже бояться нечего. Он видел вора один раз, себя не называл, назначил ему встречу, а когда все провалилось, — не явился.
— А как вы узнали, что все провалилось?