Не одной штыковой атаке обучал Суворов войска, но штык считал ключом к победе над французами: «Штыком может один человек заколоть троих, где и четверых, а сотня пуль летит на воздух». Важно было воспитать армию в атакующем духе. В одном из руководств Суворов заметил: «Не худо сказать солдатам какую-нибудь сильную речь». Говоря о высоком боевом духе, Суворов имел в виду единство армии от командующего до новобранца. Каждый должен проникнуться стихией атаки, верой в неизбежную победу. «Каждый воин должен понимать свой маневр. Тайна есть только предлог, больше вредный, чем полезный». Эту истину Суворов изрёк именно на итальянской земле, в первые дни кампании. Учение проходило не гладко. В первом крупном и тактически насыщенном сражении — после форсирования Адды — австрийские войска разочаруют Суворова. Их неготовность к быстрому способу ведения боя не позволила развить успех и наголову разбить отступавшие дивизии Моро.
Уроки Суворова воспринимались австрийскими офицерами с ревнивым неудовольствием. Титулованные европейские аристократы и воины не бывают лишёнными заносчивости — это и не грех даже, просто яркая краска офицерской жизни. Несмотря на громкие победы периода Семилетней войны и екатерининских войн, рыцари Священной Римской империи относились к русской армии свысока. Замечали изъяны в образовании офицеров, в знании военной науки. Говорили об отсутствии штабной культуры. Да и сам Суворов, трезво оценивая возможности отечественной армии, интендантскую службу целиком поручил австрийцам, не отстаивая здесь русских приоритетов. Но боевого приоритета он не отдавал никому! Выносливость войск, решительность и стойкость офицеров, прекрасное владение приёмами штыковой атаки — эти козыри на полях сражений били любую австрийскую науку. Как психолог-педагог, Суворов осыпал преувеличенными комплиментами храбрость австрийских генералов и солдат (прежде всего — смышлёного и хваткого генерала Края), но при этом демонстрировал презрение к штабному способу ведения войны, прибегая подчас к шутовским артистическим приёмам. Он видел неудовольствие австрийцев, но штыковых учений не отменил. Нужно было физически превосходить французов в рукопашной, а рисковать успехом кампании Суворов не мог. Лучше уж малость пощекотать самолюбие союзников.
В Валеджио Суворов собрал армию в 66 500 человек. 7 апреля прибыли последние русские части — и Суворов без промедления начал наступать. 10 апреля авангард Багратиона подошёл к крепости Брешии. Французский гарнизон крепости оказал упорное сопротивление, не прекращая артиллерийского огня в течение двенадцати часов. Под Брешией собирались части союзной армии, но судьбу крепости решил всё тот же авангард. Егеря Багратиона ворвались в город со штыковой атакой, сломив сопротивление французов. Прав был Суворов: «Штыки! Штыки!»
11 апреля фельдмаршал двух империй уже рапортовал Павлу о взятии крепости Брешиа, выделяя командиров союзного авангарда: «Генерал-майора князя Багратиона, подполковника Ломоносова и майора Поздеева похваляю расторопность, рвение и усердие, при завладении крепости оказанные». Багратион и впрямь начал поход «за здравие», но, вопреки поговорке, не оплошал и в конце похода. Генералу Краю, который руководил штурмом, Суворов написал от всей души как старому другу: «Брешиа занята благодаря вашей храбрости. Предлагается вам оставить там в качестве гарнизона одного дельного полковника с тремя батальонами и одним эскадроном из состава дивизии Цопфа или Отта». Край пришёлся по душе Суворову уже при первом знакомстве в Валледжио. И первое впечатление оказалось прозорливым: то был действительно едва ли не храбрейший австрийский генерал.
В Брешии в плен удалось захватить французского полковника, 34 офицера и 1230 солдат. Добавим 46 трофейных пушек. Несмотря на старания французской артиллерии, со стороны атакующих не было ни убитых, ни раненых. Так начинались суворовские боевые чудеса в Италии. Занятая Брешиа стала базой для войск, осаждавших Мантую и Пескиеру. Суворову было известно, что в Брешии действовали оружейные предприятия. Он требовал наладить их работу на благо союзной армии: «Оружейные заводы заставить работать на нас!..»
Тем временем основные силы союзников (43 500 человек) двигались маршем к Адде. На берегах этой реки Суворов намеревался молниеносно решить судьбу первого этапа кампании. Фельдмаршал приучал и австрийцев к своим быстрым переходам. Командующим австрийскими войсками в союзной армии был фельдмаршал-лейтенант, барон Михаил Фридрих Бенедикт Мелас (1729–1806), закончивший свои дни во главе гофкригсрата в чине генерал-фельдмаршала. Мелас был опытнейшим генералом суворовского поколения, но неукротимая энергия Суворова пугала его. Из уважения к возрасту Суворов называл его «папой Меласом». Медлительность и осторожность Меласа в бою будут вызывать в Суворове ярость, до поры до времени — сдерживаемую.
Узнав, что Мелас приостановил наступление, чтобы дать отдохнуть и обсохнуть своим войскам, угодившим под ливень, Суворов разразился язвительным письмом: «До сведения моего доходят жалобы на то, что пехота промочила ноги. Виною тому погода. Переход был сделан на службу могущественному монарху. За хорошею погодою гоняются женщины, щёголи да ленивцы. Большой говорун, который жалуется на службу, будет, как эгоист, отстранён от должности. В военных действиях следует быстро сообразить — и немедленно же исполнить, чтобы неприятелю не дать времени опомниться. У кого здоровье плохо, тот пусть и остаётся позади. Италия должна быть освобождена от ига безбожников и французов. Всякий честный офицер должен жертвовать собою для этой цели. Ни в какой армии нельзя терпеть таких, которые умничают. Глазомер, быстрота, стремительность! — на сей раз довольно». Достаточно резкая эпистолярная выволочка, хотя и сдобренная типично суворовскими аллегориями. Гнев Суворова был искренний, не наигранный, а письмо стало любопытным воспитательным актом, который Суворов считал не менее важным, чем обучение цесарских солдат штыковой атаке. Барон Мелас, что вовсе не удивительно, болезненно реагировал на резкости Суворова. В письме эрцгерцогу Карлу он жалуется: «Фельдмаршал принимает только те сведения за безусловно верные, которые льстят его собственным идеям… Я нахожусь в ужаснейшем положении в моей жизни: должен безнаказанно пропускать беспорядки, вызываемые свыше, и видеть, как у меня вырывают из рук блестящие победы, чреватые последствиями». В гофкригсрат Мелас доносит: «Я совершенно не в состоянии приобрести доверие господина фельдмаршала графа Суворова… Марш слишком быстрый, совершенно без всякого военного расчёта». Союзничество неминуемо превращалось в подковёрное соревнование честолюбий, в конкуренцию политических и экономических интересов. Строгое, раздражённое письмо Суворова было направлено на укрепление авторитета командующего. Суворов понимал, что пожилой, высокомерный Мелас может стать для него опасной оппозицией, и грубоватым окриком сразу ставил его на место.
Пока суд да дело, казачий полк Грекова, преследуя отряд французов, занял Бергамо, ворвавшись и в укреплённую цитадель города. Больше сотни французов попали в плен к казакам, а 49 орудий стали их трофеями. Суворов послал Мелассу предписания об использовании трофейных орудий — возможно, кроме прямого назначения этих предписаний имелся и подтекст: фельдмаршал хотел напомнить «папе Меласу» о подвигах Края, Багратиона и Грекова.