К тому времени Косыгину стало ясно, что мобилизационная экономика, позволившая нашей стране сделать индустриальный рывок перед войной и выстоять в годы фронтовых испытаний, себя исчерпывает. Индустриально развитой сверхдержавой невозможно было управлять как замкнутой сплоченной корпорацией, как гарнизоном осажденной крепости. Энтузиазм и принудительность – два кита индустриальной революции – нужно было дополнить новыми стимулами, от непосредственной материальной заинтересованности до улучшений условий труда, быта. В условиях то обостряющейся, то «разряжающейся» «холодной войны» выполнить эту задачу было непросто. К реформированию экономики нужно было подойти с осторожностью, по русской пословице «Семь раз отмерь, один раз отрежь».
Все, кто работал с Косыгиным, отмечают его склонность к многократному взвешиванию каждого решения – наедине с блокнотом, в кулуарах Совмина, на консультациях со специалистами… В кругу директоров, главных инженеров и экономистов Косыгин чувствовал себя как рыба в воде: здесь ловили каждое его слово, и он умел приветить каждого работника, который и за тысячи километров от Москвы чувствовал дирижерскую палочку Косыгина. Он был их лидером. Воспоминания советских технократов о Косыгине красноречивы: «Поразило то, что он разговаривал совсем по-домашнему, т. е. простым человеческим языком, а не как в кинохронике. Он показал себя живым, умным, цепким, въедливым, строгим, точным, требовательным и одновременно с этим чутким и юмористичным собеседником, который проявлял действительный интерес и к своему
визави, и к обсуждаемой теме, какой бы на первый взгляд мелкой она ни казалась. В каждом эпизоде, в каждой фазе общения он безошибочно определял ее психологическую подоснову, настрой собеседника. Его реакции, реплики и жесты были безукоризненно выверены и точны. Благодаря этому он добивался такого положения, что собеседник как бы забывал и с кем он говорит, и в какой обстановке он говорит. Несмотря на то, что в этих актах общения участвовало много народу, у собеседника Косыгина была полная уверенность, что они разговаривают наедине. Интимно». С такими преданными кадрами он начал реформу.
В России ее называют косыгинской реформой, на Западе – реформой Либермана. Профессор Евсей Григорьевич Либерман, несколько лет проводивший исследования и эксперименты на харьковских машиностроительных предприятиях, 7 сентября 1962 года опубликовал в «Правде» статью «План. Прибыль. Премия». Публикация в «Правде» – не фунт изюма. Началась дискуссия государственного масштаба. В заглавии статьи Либермана бросалось в глаза ключевое, спорное понятие – прибыль. Либерман направил в ЦК свои предложения «О совершенствовании планирования и материального поощрения работы промышленных предприятий». Альтернативную реформу разрабатывал академик В.М. Глушков, набросавший целый фантастический роман с информатизированной системой гибкого планирования, когда система вычислительных центров недалекого будущего, разбросанных по всей стране, превращала экономику в единый оркестр. Косыгина привлекли простота и четкость предложений Либермана. Либермана поддержали самые авторитетные экономисты – академики Немчинов и Струмилин. Косыгин (еще будучи заместителем Хрущева) на совещаниях и в личных беседах «прощупывал» работников министерств и директоров предприятий.
Сначала, в порядке эксперимента, на новые методы планирования и экономического стимулирования перевели несколько фабрик и заводов из разных отраслей хозяйства. Среди них были знаменитые московские предприятия группы «Б» со славной многолетней историей – конфетный «Красный Октябрь», обувная «Красная заря» и табачный «Дукат», а также костюмная «Большевичка», на глазах улучшавшая сервисное обслуживание в новом магазине-салоне. Выходили в свет статьи ученых-экономистов, готовивших реформу. За ходом эксперимента следили внимательно и беспристрастно – и результаты первых месяцев воодушевляли. Реформа «заработала», а общество привыкало к новым реалиям. Косыгин был сторонником умеренной децентрализации экономики – но не допускал «реформ ради реформ», ставя во главу угла эффективность. Он давал предприятиям больше свободы в распоряжении средствами, но не отказывался от плана, сутью которого теперь была стоимость выпускаемой продукции, востребованной на рынке. Во второй половине шестидесятых годов у Советского Союза были наилучшие экономические показатели. Вникая в детали, в мелочи, Алексей Николаевич вел массивный советский пароход между Сциллой экономики казарменной и Харибдой бесконтрольного рынка.
В 1965 году все больше предприятий переводили на рельсы эксперимента. Их работу отныне оценивали не по произведенной продукции, не по валу, а по реализованной продукции и ее стоимости. Новые предприятия на несколько лет освобождались от платежей. Участник того эксперимента В.К. Гусев – тогдашний главный инженер Энгельсского комбината химического волокна – пишет: «Стало выгодно улучшать уже имеющееся оборудование. Причина простая: плата за модернизированный станок или усовершенствованную машину оставалась прежней, а продукции (денег) они приносили больше. Предприятиям было разрешено создавать фонды развития производства».
Реформатор должен учитывать хитрости директоров, которые были готовы перевыполнять заниженные планы. Косыгин пытался сделать выгодным напряженный план, чтобы руководители предприятий были заинтересованы в работе на пределе сил и со строгой экономией.
Нередко приходится слышать такую трактовку экономической реформы: Косыгин-де намеревался десоциализировать Советский Союз, сломать пресловутую «командно-административную систему», но партократы, напуганные Пражской весной 1968-го, реформу свернули и придушили. Это подслеповатый штамп, факты говорят о куда более сложной расстановке сил и обстоятельств. Над реформой Косыгин начал работать еще при Хрущеве. Но сразу после отставки Хрущева Косыгин занялся ликвидацией чудесатых хрущевских экономических нововведений. Борьба с реликтами «волюнтаризма» занимала значительное место в косыгинской реформе первых трех лет после отставки Хрущева. Наконец, от экспериментов Косыгин перешел к масштабной перекройке системы. Старт реформы объявили на сентябрьском пленуме 1965-го. Речь Косыгина кремлевский зал слушал во все уши и аплодировал вполне искренне, неформально. Пленум принял постановление «Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства» – официальный, а не теоретический, документ реформы. Таких постановлений ЦК и Совмина в ближайшем будущем будет немало. Активный период реформы завершился в 1969-м постановлением «О совершенствовании планирования и капитального строительства и об усилении экономического стимулирования строительного производства». Что же потом – реформу придушили? Да нет, экономика развивалась с учетом достижений «золотой пятилетки». Просто реформа не радикализировалась, как этого бы хотелось слишком страстным поклонникам леди Частная Собственность… К 1969 году на косыгинскую систему планирования перешло большинство предприятий СССР, дававших 77% промышленной продукции. Чего же больше? Реформа, как и было запланировано, завершилась вместе с очень успешной пятилеткой. А потом, в 1977-м, в новой Конституции появилась статья, закрепившая наработки реформы: «Руководство экономикой осуществляется на основе государственных планов экономического и социального развития, с учетом отраслевого и территориального принципов, при сочетании централизованного управления с хозяйственной самостоятельностью и инициативой предприятий, объединений и других организаций. При этом активно используется хозяйственный расчет, прибыль, себестоимость, другие экономические рычаги и стимулы». Косыгинский язык внедрился в советский обиход. Предприятия, оставаясь под контролем Совмина и Госплана, получили возможности для маневра, для самостоятельной экономической деятельности. Для людей это – кооперативные квартиры (и предприятия нередко оплачивали паи для сотрудников), дома отдыха, детские учреждения, дополнительные доходы в виде премий. Косыгину удалось реализовать, пожалуй, единственную в нашей истории масштабную реформу без шоковой терапии. Реформа не ударяла по кошелькам. Уровень жизни в 1965—1969 годах повышался. Об этом невыгодно вспоминать тем, кто создает миф о несостоявшейся, половинчатой реформе Косыгина.