- Плохо будет, если к завтрашнему дню не найдем оленей, - проговорил Оросутцев, и эти слова вылетели у него непроизвольно, вместе с табачным дымом.
- Найдем, - постарался успокоить его Шараборин, хотя сам в это не верил, а если и верил, то очень слабо.
- Придется всю ночь бродить, а отдыхать будем днем, - сказал далее Оросутцев.
- Как хочешь, - согласился Шараборин.
Сквозь черные купы сосен и елей показалась поздняя луна, и от нее по снегу поползли расплывчатые тени.
Мороз крепчал, и его студеное дыхание уже начало пробираться под одежду Оросутцева и Шараборина.
- Ну и жжет, - и Оросутцев зябко подергал плечами. - Если так посидеть с полчаса, - околеть можно.
Шараборин подумал:
"Сейчас опять пойдем искать оленей, и опять я не буду знать, для чего мы их ищем и куда торопимся".
Он долго боролся с собой, наконец не выдержал:
- Зачем ты меня с собой тянешь? А? Зачем я тебе? У меня другой план есть.
Оросутцев поднялся и начал закреплять лыжи на ногах. Шараборин решил, что Оросутцев сделает вид, будто не расслышал его вопроса, и промолчит, но тот ответил:
- Как только найдем оленей, все тебе расскажу.
- Почему так?
- Ну что ты за человек! - сдерживая раздражение, заявил Оросутцев, неужели тебе не ясно, что делаю я все не ради своего удовольствия, а потому, что так надо. И ты тоже поймешь, что это надо. Пойдем. Теперь иди ты впереди, я эти места плохо знаю.
- Я тихо пойду, - предупредил Шараборин.
- Неважно. Я тоже уже быстро не пойду.
Они оставили место привала и долго еще петляли по таежной темноте. Ветви исхлестали, а острые иглы молодого сосняка искололи в кровь их лица. Ноги у обоих набухли, отяжелели от усталости и переставали слушаться. Уже далеко за полночь перебираясь через неглубокий, вымерзший до дна и занесенный снегом ручей, Оросутцев и Шараборин вдруг совершенно неожиданно наткнулись на следы оленей и нарт.
Они остановились и замерли на месте, стараясь проследить за убегающим следом, пока он давался глазу.
И как будто сил сразу прибавилось, и не так холодно стало. Шараборину показалось, что даже губа его перестала саднить.
- Не обмануло меня чутье. Все сюда, сюда, в эту сторону тянуло. Я чувствовал, - сказал он, хотя, конечно, на след оленей и нарт наткнулись совершенно случайно.
- Да, проводник ты что надо, - высказал похвалу Оросутцев. - Хорошо ты знаешь тайгу, чувствуешь себя в ней, как дома.
Это польстило Шараборину, но в то же время и немного насторожило его. Он так мало слышал похвал из уст Оросутцева, что не мог поверить в искренность и этой, и опасался, что похвала имеет особый, неразгаданный им смысл.
Шараборину, да отчасти и Оросутцеву, проведшим долгие годы в тайге, не составляло труда определить, куда и когда прошли олени, впряженные в нарты.
- Они прошли утром, совсем рано, и туда, налево, - сказал убежденно Шараборин. - Сытые олени, бегут здорово.
- Пошли налево, - предложил Оросутцев.
Идти по следу, оставленному несколькими оленями и двумя нартами, стало куда легче. Оросутцев и Шараборин затрачивали меньше сил на движение.
Шараборин сообразил, что оленями, видно, управлял хороший и знающий местность погонщик, так как след не вилял, а тянулся почти прямо через поляны, опушки, небольшие оконца в тайге, пересекал замерзшие пруды, ручьи, озера.
Луна уже поднялась высоко, и в ее призрачно-обманчивом свете рисовались фантастические картины. Каждый пень казался издали человеческой фигурой, застывшей в напряженном ожидании чего-то; снежные нависи на деревьях оборачивались в чудовищных зверей; дорогу преграждало вдруг непонятное, неестественное препятствие, в то время как на самом деле ничего не было.
Оросутцев, шедший теперь опять впереди, несколько раз останавливался, протирал заиндевевшие от дыхания, слипшиеся от мороза ресницы, и, убеждаясь, что с ними играет лунный свет, ругался:
- Дьявол его забери, наваждение какое-то, - и продолжал шагать дальше.
После часа безостановочного движения Оросутцев и Шараборин, строго придерживаясь следа, вышли на взгорок и остановились. Лицом к ним горюнилась рубленая изба. Дым из ее трубы тянулся к небу прямым высоким столбиком и рельефно выделялся на черной стене хвои. В нескольких метрах от избы лежали двое перевернутых кверху полозьями нарт. Это лучше всего свидетельствовало о том, что где-то недалеко пасутся олени.
Оросутцев и Шараборин стояли в молчании. Их отделяло от избы не больше чем метров сорок - сорок пять.
- Я говорил, что найдем оленей, - вполголоса заговорил Шараборин.
- Молодчина, молодчина... Но найти оленей - это еще не все.
- Я знаю, но главное - найти.
- Главное - взять их, и взять без шума, чтобы не видел хозяин.
- Они, однако, тут, недалеко.
- И надо брать всех, сколько есть, чтобы на остальных хозяин не пустился за нами в погоню.
- Всех заберем. Всех.
- А упряжь? - спохватился вдруг Оросутцев. - Упряжь-то, верно, в избе?
Шараборин умолк. Он совершенно упустил из виду упряжь, а ее порядочный хозяин, конечно, держит в тепле.
- Вот в упряжи-то и будет вся загвоздка, - сказал Оросутцев. И вдруг невдалеке раздался голос, заставивший обоих вздрогнуть.
- Э-гей! Что стоите на холоде? В дом проходите! - сказал человек громко по-якутски, выйдя из избы.
Оросутцев и Шараборин лишились возможности обменяться наедине своими мнениями и выработать план действий. Они себя обнаружили, бежать было бессмысленно. Да и к тому же якут подошел вплотную. Он всмотрелся в лица ночных путников и, найдя их незнакомыми, еще раз пригласил войти в дом.
Оросутцев и Шараборин, по молчаливому согласию, последовали за ним и вошли в дом. В небольшой комнате у горевшего камелька на высоком чурбаке сидела молодая женщина с приятным разрезом черных глаз, с гладко зачесанными волосами. Она пластала на доске большую рыбу баранатку. В двух чугунных котлах на жарких угольях булькала и исходила обильным паром закипающая вода.
С потолка, в центре комнаты, свисала на длинном крючке лампа "летучая мышь".
Поздоровавшись с вошедшими, женщина взяла доску с лежащей на ней рыбой и отошла в угол.
Комната, кроме небольшого, неокрашенного, но начисто выскобленного стола и нескольких чурбаков, служивших стульями, ничего не имела.
Ночные гости не без удивления оглядели комнату, что не укрылось от взора хозяина.
- Что? Бедно живем? - спросил он с усмешкой.
- Да, небогато, - ответил Оросутцев по-якутски, так как хорошо знал этот язык.