— Если я открою глаза, ты исчезнешь?
— А если я открою глаза? — улыбнулся Богдан. — Что будет с тобой? Кто попутал миры и пришел не в свой? Может быть, ты умерла, как только трещина в фаянсе объяснила тебе зыбкость и непрочность мира? А может быть, я воскрес, родившись где-то в Калифорнии правнуком Аквинии? И сейчас захожусь в плаче, с ужасом оглядывая этот мир, — ничего не изменилось! Люди все еще читают книги!
— При чем здесь ты и правнук Аквинии?
— О, это занимательная история. Она вышла замуж вторично за моего двоюродного брата, за Халея. Надо знать упорство и волю этой женщины, чтобы представить себе, как невозможно трудно было найти в Америке кого-то еще с такой фамилией, но ей удалось. Этот мой кузен оказался гремучей смесью, представь — он сын казачки и ирландца! Взял себе почему-то фамилию матери. А еще говорят о твердости ирландского характера! И как только у Аквинии родился первенец, она поспешила сообщить всей родне своей свекрови — то есть оповестить все необъятное Незамаевское о том, что правнука она обязательно назовет Богданом и позаботится, чтобы фамилия у него оказалась — Халей! Почему не внука? О, она хитра, она хотела жить долго и потому связала себя с Богом длительными временными обещаниями. Здравствуй, Фло. Я родился.
Резко сажусь в кровати и открываю глаза.
Никого.
— Ну, здравствуй, — говорю я.
Встаю, расправляю простыню, взбиваю подушку, ложусь на спину. Таращусь в потолок, едва угадываемый в слабом свете фонаря где-то на улице.
Если очень постараться, я вспомню ту историю. Итак, Анна запустила своей шляпой над крестами русского кладбища в Париже; Богдан вернулся в Москву; Аквиния уже собрала чемодан…
— Ты что, не пытался ее вернуть? — удивилась я тогда.
— Я уже был занят другой женщиной. Я выискивал возможности еще раз съездить в Париж, и мне это удалось, пока развод с Аквинией не состоялся. Через три месяца я — на месте, а Анны и след простыл. Оказывается, она тоже сообщила своему мужу, что целовалась на кладбище с племянником Ольги Халей, что это было “жутко романтично”, что она уходит от него и просит ее понять и не устраивать скандалов на международном уровне.
Муж Анны оказался, кстати, не послом, как она везде объявляла, а его ближайшим помощником. От мысли, что придется ехать в Россию для развода, у него начинались эпилептические судороги. Мы встретились в уличном кафе. Этот человек мне сразу не понравился, хотя и вызывал смутное сочувствие и жалость. Больше всего ему хотелось миновать как-нибудь бумажную волокиту, сплетни, слухи и разбирательства на высоком уровне, и в кафе он предложил мне оставить все как есть — этакий вариант гражданского брака с его женой при полной свободе его от Анны.
— Да где же она и что сама думает обо всем этом? — не выдержал я его заговорщицкого вида, постоянных вздрагиваний и нервного шепота.
Оказывается, — представь! — она срочно устроилась компаньонкой к какой-то богатой американской даме и отбыла с нею в Италию. Мужу объяснила, что это лучший вариант расставания — они привыкнут к мысли о разводе, а мне не объяснила ничего. Написала записку, которая и была передана мужем с огромными предосторожностями, под столом — из руки в руку.
Я ничего не понимал. Срок моего пребывания в Париже был весьма короток; из записки я понял, что американка собирается после Италии посетить Россию, и мне была обещана встреча и полное разъяснение всего, что происходит.
Через год молчания и полного отсутствия каких-либо известий я стал задумываться — да была ли на кладбище женщина в красной шляпе? Со мной такой казус случился впервые — я хотел иметь женщину, которую даже ни разу не раздел! Что-то странное происходило с моим телом, когда я вспоминал ее трепетные лопатки под моими ладонями, свечение глаз и податливые, на все готовые губы В конце концов, я не выдержал и стал наводить справки. С большим трудом — через третьих лиц — мне удалось узнать, что помощник посла — товарищ … все еще сохранил свою должность. Стало быть, не разведен? Не разведен, — узнал я еще через месяц, — живет с женой вполне счастливо. Я отчаялся. К тому времени меня за границу больше не выпускали — я-то уже был разведен. Я писал и писал прошения, изображал бурную деятельность по устройству каких-то выставок из Парижа — ничего не выходило. И вдруг — приглашение в МИД. Я уже и сам не знал, хочу увидеть Анну или стоит забыть все как кладбищенский сон. Оказалось, что некая госпожа Матильда Ринке, 72 лет, желает, чтобы я встретил ее и обеспечил приятное времяпребывание в Москве. Почти неделю я доказывал, что не знаю такой; потом меня успокоили — действительно, не знаете (они выяснили по своим каналам, что я не встречался ранее с госпожой Ринке), тут же поселили меня в эту самую квартиру, полностью обставленную новой мебелью, загрузили холодильник и еще заставили сдать зачет по английскому — госпожа Ринке прибудет без переводчика, но на всякий случай к ней приставят нашего соглядатая в качестве шофера, так что без контроля я со своим английским не остался.
Я ехал в аэропорт со смешанным чувством — в документах ничего не говорилось о компаньонке госпожи Ринке, но мне казалось, что это та самая дама, к которой устроилась работать Анна. Я следил за спускающимися по трапу людьми слезящимися от ветра глазами. Шел мелкий дождь, от гула самолетов болела голова; Анны среди прибывших не было.
Ко мне подвели высокую статную старуху с изящной складной (как потом оказалось) тростью, в белом длинном платье, синем болеро с вышивкой и с невыразимыми буклями на голове, сразу же вызвавшими у меня душное воспоминание о парике моей бабушки, который я иногда, шутки ради, цеплял на себя в детстве. Я даже услышал запах пыли из бабушкиного сундука, клянусь. Бабушка Матильда оказалась весьма бойкой, лихо изъяснялась на ломаном русском и потребовала немедленно отвезти ее в настоящую русскую “комьюналку”, чтобы увидеть, как я живу.
В дверях моей новой квартиры она весьма резко заметила двоим сопровождающим, что еще в состоянии обходиться без слуг. Те лепетали что-то о службе, но она была непреклонна, и эта парочка осталась ночевать за дверью. Они потом уходили по очереди спать в машину.
В квартире Матильда молча обошла комнаты, нацепила очки и придирчиво осмотрела унитаз и ванну, после чего вдруг пошла на кухню и поставила чайник. Я совершенно не знал, что мне делать.
Открыв один из своих чемоданов, бабушка сказала, что приехала в Россию посмотреть, как у нас работает косметическая промышленность, и для лучшего ознакомления русских с достижениями французской и американской косметикой привезла образцы, которые оказывают потрясающее омолаживающее действие на стареющую и совсем морщинистую кожу.
— Сейчас я вам показывать, — испугала она меня, вдруг показав себе на спину. — Расстегнуть в помочь!
Я понял, что должен расстегнуть сзади молнию на ее платье. Поколебавшись некоторое время, я осторожно опустил вниз собачку молнии, причем Матильда давала указания: “Пониже попка!” Я расстегнул длиннющую молнию до конца, до “пониже попка”. Старуха, не поворачиваясь, сняла платье до пояса и заверила меня, что сейчас я буду видеть невероятное качество омолаживающих кремов фирмы “Юниус”. И повернулась передом. У меня потемнело в глазах.