— Я тоже так думаю, но мои коллеги — люди с предрассудками, они позвонили мне сразу же, как только начали допрос, нашли меня за городом, сказали, что дело исключительной важности. У них бытует мнение, что с психами… то есть, я хотел сказать, что со странными людьми я справляюсь лучше, чем профессиональный психолог.
— Понятно, психолог занимается проблемами межличностных отношений в коллективе, он не привык допрашивать. — Она сверкнула глазами и прикусила нижнюю губу. — Кстати, почему не пришел лечащий врач Глистина? Как я поняла, Иероним наблюдался у психиатра?
— Не перебивайте, отвечаю на ваш первый вопрос. Я вас не допрашиваю, а хочу только узнать, каким образом Иероним Глистин исчез из квартиры после того, как его стошнило собственным энергетическим выбросом. Психиатр Глистина не имеет к исчезновению своего пациента никакого отношения и в данной ситуации вряд ли сможет нам помочь.
— Можно узнать ваше имя? — поинтересовалась женщина, загасив глаза ресницами.
— Нет. Я скажу вам его в конце беседы, если вы ответите на все мои вопросы. Или не скажу вообще…
— Почему вы не хотите назвать свое имя?
— Потому что я… скажем так, несколько опасаюсь вашего интереса.
— Значит, вы видели мой блокнот?
— Видел. И вас видел с той стороны вот этого стекла. Я уже сорок минут наблюдаю за вами.
— Если вы не называете свое имя, значит, такого имени нет в моем списке?
— Нет, — сознался мужчина, не меняя ни тона голоса, ни выражения глаз. — Я чувствую, что вы заинтересовались; я чувствую, что в вас появилась какая-то хищность, но прошу на мой счет не беспокоиться. Вы торопитесь — вероятно, вам нужно собрать в блокнот определенное количество жертв (или счастливцев, как угодно) и, вероятно, список почти закончен. Так ведь?
— Да, — честно ответила женщина, — но я не скажу, насколько почти.
— Это не важно. Все равно со мной у вас ничего не получится.
— Это почему же?
— Я допускаю, что из тридцати шести случаев контактов с мужчинами-девственниками вы вывели массу сложных систем проникновения в чужую физиологию бытия, но я являюсь девственником не в силу принципов или отклонений, я вам не интересен. Моя логика жизни основывается на примитиве: я хотел бы жениться на девственнице. Это желание для мужчины нельзя назвать психическим отклонением или посягательством на свободу поведения и равноправие?
— Нельзя, — согласилась женщина.
— Тогда справедливо будет и женщине требовать от меня определенной… нераскупоренности.
— Это смешно, — улыбнулась женщина слову.
— Пусть так. Но вы не станете играть в такую игру, чтобы проткнуть указательный палец и записать меня тридцать седьмым. Не станете. Потому что для этого вам понадобится сначала вступить со мной в брак.
— Забавно… Я чувствовала, что это утро не может просто закончиться банальной трепкой нервов, должно было состояться что-то интересное, но на предложение руки и сердца я, конечно, не могла рассчитывать!
— Руки? — сонно удивился лохмач. — Сердца? Странная наивность. Я был уверен, что речь идет только о моем члене. Каким образом Иероним Глистин покинул квартиру? Куда он так спешил?
— Он сказал, что очиститься и накопить энергию можно только в зеркалах Тибета, туда и спешил. Я объяснила, что легально ему попасть на Тибет удастся только после отдыха в клинике доктора Кличенко, и уговорила отдохнуть в этой клинике месяца два. Мы обсудили громко и в подробностях, как он проберется на чердак и выйдет потом из другого подъезда (это было сделано исключительно для тех, кто его постоянно прослушивает, вы же понимаете?), после чего я пошла на кухню создавать там естественный шум — я стучала посудой, пила чай и разговаривала сама с собой, пока он перелазил с одного балкона на другой, чтобы спрятаться на самом отдаленном и переждать там суматоху. Потом я шумно ушла, хлопнув дверью, потопталась некоторое время в подъезде, а Иероним после всей суматохи, после отъезда секретных агентов должен был вернуться к себе в квартиру и дожидаться машины “Скорой помощи” из клиники. Представляете, как я удивилась, когда меня задержали в подъезде, отвели в странный фургон, напичканный аппаратурой, и пристегнули наручниками к стойке?
— Скажите… — задумался лохмач, — вы ведь не могли не отметить странные реакции этого человека. Почему вы помогли ему сбежать? Налицо были все признаки параноидальной шизофрении.
— Отнюдь! — Женщина расслабилась, откинулась на спинку стула. По коротким черным волосам пробежал отблеск света от лампы на потолке, и мужчина подумал, что эти лампы дневного света горят всегда, не переставая, и вот свет одной из них пригодился, чтобы привлечь внимание к ухоженной женской головке.
— Нормальные у него были реакции. Из беседы с матерью я поняла, что Иероним заметно изменился только за последний год, после попытки самоубийства. Он официально наблюдался у психиатра, но с работы уволен не был. Я позвонила и выяснила, что незаменимый сотрудник Глистин работает в секретном отделе какого-то закрытого НИИ. Он биолог, этого достаточно?
— Смотря для чего, — подсобрался мужчина и потер ухо.
Женщина тогда еще не знала, что, когда он потирает ухо, это является признаком удивления и напряженного поиска выхода из создавшейся ситуации. Она подумала только: интересно, высовываются ли из уха такие же рыжие завитки, как из носа?.. Из-под длинных волос не разглядеть.
— У меня есть два варианта ответа, — вздохнула женщина. — Вариант первый. Налицо образчик слегка свихнувшегося биолога-исследователя, которому везде мерещатся наблюдатели, враги и похитители засекреченной формулы нового биологического оружия. Ну и что странного, если, для того чтобы поместить его в клинику для обследования, я немного подыграла? Я осмотрела эти балконы: они идут впритык друг к дружке по всему дому — лазай не хочу. Зато, обнаружив во мне сопереживателя, Глистин стал очень послушен и делал все, что я скажу. Это называется подыграть пациенту, чтобы завоевать его доверие.
— А второй вариант?
— Второй… И старый знакомый Глистина, и его мать уверяли меня, что безобидный Иероним вбил себе в голову, что должен на рассвете умереть, что так полагается. Знакомый решил помочь школьному товарищу, прислав к нему специалиста по лишению девственности закоренелых холостяков. Он надеялся, что после контакта со мной Глистин излечится и думать забудет о смерти. А мать заплатила мне, чтобы сегодня утром ее сын, живой и невредимый, попал в хорошую клинику.
— Значит, вы выполнили задание на двести процентов.
— Не знаю еще, — улыбается женщина. — В мои планы не входил арест.
— Что-нибудь придумаем. Возвращаю ваш блокнот. Распишитесь вот тут и тут. Это подписка о неразглашении всего того, что вы слышали в этом кабинете.
— Я же только отвечала на вопросы!