— Абсурд!
— Ну что ж, выходит, мы зашли в тупик, — сказал Шнайдер, и его слова, по-видимому, задели какую-то чувствительную струну: Рифф так и подпрыгнул в кресле.
— По правде сказать, это очень в духе КГБ, — нехотя признал генерал.
— Что именно? — переспросил Шнайдер, мрачно размешивая в жидком кофе крупный и плохо тающий кубинский сахар.
— Затеять операцию, ни словом не предупредив нас, и даже не поделиться результатами.
— А какими результатами они могли поделиться? — пожал плечами Шнайдер. — Сообщить, до каких нелепостей опускается наш противник? Да, это, пожалуй, способствовало бы укреплению морали и подъему боевого духа.
— Вы полагаете, наша мораль нуждается в укреплении?
— Я имел в виду: укрепило бы нашу и без того крепкую мораль.
— Вы меня этим своим резиновым лицом не обманете, Шнайдер. Несчастный случай в лаборатории, как же! — саркастически заметил Рифф.
Вот что доводило Шнайдера до исступления. Мерзейшая у Риффа манера: то прижимает тебя к сердцу, шепчет на ухо секреты, а едва ты возомнишь, что сумел с ним подружиться, — получай пинок в брюхо. Шнайдер предпочел отмолчаться, не отвечать на личные выпады.
— В вашей работе вы постоянно имеете дело с иностранцами, — продолжал Рифф. — Полагаю, вы успели создать приличную сеть агентов по обе стороны Стены.
— Я работаю уже семь лет.
— Случалось ли вам за эти семь лет хоть раз наткнуться на агента по прозвищу Снежный Барс?
— Нет, ни разу. Почему вы об этом спросили?
— Потому что я хочу его найти.
— Чем он занимается?
— Это двойной агент. Он выжал нескольких наших «кротов» на Западе и провернул, как минимум, три побега на Запад — для ключевых фигур, можно сказать.
— Давно ли он работает?
— Примерно шесть или семь лет.
— Я порасспрашиваю. Может быть, какая-нибудь информация придет.
— Весьма сомневаюсь.
— Почему, генерал? Любой разведчик, даже самый осторожный, оставляет следы. Откуда такой пессимизм, генерал?
— Я сомневаюсь постольку, поскольку считаю, что вы и есть Снежный Барс, майор.
Рейс «Интерфлюг» перенес Андреа в восточногерманский аэропорт Шёнефельд. Восточные немцы позволили ей посетить Университет Гумбольдта в качестве аспирантки по математике, оформив этот визит как государственный (она пышно именовалась «гостем ГДР»), хотя это отнюдь не означало, что они возьмут на себя ее билет или гостиницу, — нет уж, англичанка должна раскошелиться и платить за все в твердой валюте.
Затянувшаяся проверка документов. Оба приглашения — от ректора Берлинского университета и от декана математического факультета, Гюнтера Шпигеля, — сверяются по телефону. Чемодан распотрошили и предоставили Андреа самостоятельно складывать разбросанные вещи. Спасибо хоть обошлось без личного досмотра. Она заполнила валютную декларацию и, как полагается, купила двадцать пять восточных марок по официальному курсу. Водитель, присланный университетом, поджидал ее с табличкой в руках, имя и фамилия Андреа Эспиналл написаны неверно, исковерканы. Он прямиком повез ее в центр города — в жизни не видала более скучной застройки — и высадил возле отеля «Нойе» на Инвалиденштрассе. За всю дорогу водитель не произнес ни единого слова, ни по собственной инициативе, ни в ответ на ее вопросы.
Пообедала она в отеле в полном одиночестве. Мерзкая свинина с гарниром из красной капусты и водянистого картофеля. Вернулся водитель и отвез ее — все так же угрюмо и молча — в университет. Проводил по лестнице на второй этаж, ткнул пальцем в нужную дверь и удалился. На стук ответила какая-то женщина и пригласила войти — Андреа услышала первые приветливые слова, с тех пор как ступила на германскую землю. Ей удалось повидаться с Гюнтером Шпигелем, и тот после короткой беседы предложил ей заглянуть на семинар, в тот же день, ближе к вечеру собиралась небольшая группа аспирантов и молодых исследователей.
Андреа самостоятельно отыскала студенческую столовую и выпила чашку дешевого кофе — надо же, еще противнее, чем в поезде Кембридж — Лондон. Пить кофе пришлось в гордом одиночестве: другие посетители поглядывали из-за соседних столиков, но заговорить с иностранкой никто не отважился. Только Шпигель пригласил ее к себе домой после семинара.
— Я бы и раньше позвал вас, — сказал он, — но сперва надо было согласовать ваш визит.
По возвращении в отель обнаружилось, что номер обыскали, чемодан распаковали и вновь запаковали. В отличие от таможенников эти ребята работали аккуратно. Андреа напустила полную ванну воды, разделась догола и отклеила бинт с ягодицы, сняла с трусиков гигиеническую прокладку. Там было спрятано двадцать тысяч немецких марок старыми, потертыми купюрами. Она завернула их в бумажный платок.
«Горячая» вода оказалась комнатной температуры и коричневого цвета, примесь, окрашивающая воду в коричневый цвет, липла к мылу и превращалась в плавучую темную пену. Андреа оделась и, не выходя из ванной, сунула деньги за резинку трусиков, проверила, надежно ли устроены деньги на ее попе. Улеглась на кровать и попыталась читать книгу: страницы добросовестно переворачивала, но ни одного слова не могла разобрать. В половине восьмого позвонили из холла гостиницы и сообщили, что внизу ждет шофер. Он отвез ее в квартал новостроек неподалеку от гостиницы, возле парка Эрнста Тельмана.
Квартира Гюнтера Шпигеля располагалась на восьмом этаже высокого здания, на фоне которого впечатляюще смотрелся памятник товарищу Тельману — тринадцать метров высоты, черный украинский мрамор. Шпигель подошел вместе со своей гостьей к окну, они постояли, качая головами, прихлебывая вино, всматриваясь в плоский, расползшийся во все стороны город под коркой смерзшегося снега.
— Мы переехали сюда из дивного особняка девятнадцатого века, потому что там все разваливалось, трубы прохудились, электропроводка была просто опасна для жизни, а государство отказывалось этим заниматься. Нам сказали, что мы должны перебраться в современный район, новенький, с иголочки. Но за считаные годы он обветшал и стал ничуть не лучше того, столетнего. Найдите хоть один работающий лифт… Впрочем, подъем на восьмой этаж способствует согреву, на первый час хватит в квартире без отопления. Муниципальные слесари на зиму, очевидно, впадают в спячку. Всем известный факт.
Еда оказалась ненамного лучше той, что уже порадовала Андреа в гостинице, и супруги Шпигель, каждый в отдельности, сочли своим долгом извиниться за некачественное мясо.
— В последнее время государство всерьез занялось разведением свиней, — заговорил Шпигель. — Так что теперь у нас нет овощей, а наше скверное мясо Запад закупает на корм для собак.
— Бедные ваши собачки, — подхватила фрау Шпигель.
После обеда Шпигель завел гостью в ванную и спросил, не нужно ли ей обменять валюту. Он явно проделывал это и раньше с более уважаемыми людьми, чем аспирантка из Кембриджа: ни малейших признаков смущения не было на его лице.