— В самом деле… чего ты хочешь? — с сильным акцентом спросил мужчина по-английски.
Андреа узнала этот голос. Гэри замер в растерянности. Андреа вышла на свет, рукой сделала пришельцу знак — не перегибать палку.
— Что ты здесь делаешь? — повторил Фосс, и нетрудно было догадаться: этот человек видал противников пострашнее Гэри. Он намеренно повернулся к парню изуродованной щекой, и Гэри, судорожно вздохнув, отшатнулся при виде жутких шрамов. Он почувствовал силу этого человека. Даже сейчас, в семьдесят с лишним лет, человек, который так гордо носил свое уродство, так уверенно попирал ногами землю, был опасен.
— Зашел поздороваться с миссис Э, только и всего, — заявил мальчишка, протискиваясь мимо Фосса к выходу. — Я тут отлучался на полгода.
Гэри вышел в сад, стараясь придать своей походке легкость и независимость. Фосс обхватил Андреа за плечи, крепко прижал к себе.
— Ну, у тебя талант спасать мне жизнь, — произнесла она.
— Порой я могу пригодиться.
Май 1991 года, коттедж Андреа, Лонгфилд, Оксфордшир
Андреа видела, что он изменился. Поняла сразу, как только провела его в дом, усадила на кухне и приготовила кофе. Им не удалось так запросто вернуться друг к другу, как в прошлый раз. Не было того инстинктивного, с полуслова, с полувзгляда понимания. Карл Фосс закрылся от нее.
Он сказал, что не появился сразу же, как рухнула Стена, потому что тогда Елена была уже очень больна. Месяц тому назад его жена скончалась. С младшей дочерью он распростился в Москве, две недели тому назад она вышла замуж за университетского химика, а старшая дочь живет в Киеве, замужем за морским офицером и ждет уже второго ребенка. Вот и все, что он рассказал Андреа о своих девочках. Мимоходом упомянул, что и сам болел и что хочет написать книгу, но и тут не углублялся в подробности. Он исхудал, та щека, что не была изуродована шрамами, запала. Курил Фосс непрерывно, сворачивая самокрутки с бережливостью опытного арестанта. Приготовленный Андреа праздничный ужин — свиная отбивная с трюфелями — остался почти нетронутым, зато Карл пил много и совершенно не пьянел. Он спросил, не приютит ли она его на время — ему понадобилось убежище, чтобы спокойно дописать свою книгу. Андреа сказала: конечно, приютит — и устыдилась того, что на миг промедлила с ответом. Карлу она отвела комнату в мансарде и всю ночь лежала в своей постели без сна, прислушиваясь к шагам расхаживающего наверху Карла. Она думала, что ему следовало бы прийти к ней. А еще она думала, что вовсе не хочет, чтобы он лежал с ней в этой постели. Он стал чужим.
Одежды Карл прихватил с собой мало, два больших чемодана были битком набиты бумагами. Через неделю прибыл еще и сундук, тоже с документами. Вторжение Карла в ее жизнь слегка раздражало Андреа, но она покорно купила ему компьютер, и он сел за работу, трудился безотрывно день и ночь. В четыре утра она уже слышала, как барабанят его пальцы по клавиатуре. За едой он молчал, думал о своем. Во второй половине дня Андреа устраивалась у себя кабинете, но заняться ничем не могла: сверху, из мансарды, исходило чудовищное напряжение, давило на ее мозг. Невыносимый груз молчаливой, затаенной ненависти. Вот что ворвалось в ее дом, тонким ядом просочилось в полы и стены, острой вонью пропитало каждую ступеньку лестницы.
Ей хотелось бежать. Она все больше времени торчала в магазинчике у Кэтлин, разболталась, рассказала и про Карла Фосса, и про то, как он помог ей избавиться от Гэри Брока, но вот терпеть его присутствие в доме она уже не может. Кэтлин посоветовала ей выставить его прочь, как выбрасывают из дома надоевшего пса.
Несколько недель спустя Фосс повадился даже есть отдельно от нее. Казалось бы, чем меньше он общается с ней, тем легче снести его утомительное присутствие, но нет, это было столь же невыносимо: его отсутствие Андреа воспринимала как действие, как враждебное проникновение. Он неотступно был рядом, даже если физически отсутствовал. Все шло не так, как надо, не так, как думалось.
Андреа искала утешения в прошлом, перебирала старые газеты, фотографии, заставляла себя вспомнить Лиссабон и как она была влюблена, что она тогда чувствовала. Это могла знать только она одна, потому что никаких следов их связи не осталось, Карл Фосс так и скользнул по ее жизни безымянной тенью. Ни писем, ни фотографий, ни хоть какой-то вещицы на память. Как-то раз Андреа наткнулась на письмо от адвоката Жуана Рибейру — письмо с извещением о смерти ее старого друга пришло через два года после революции в Португалии, в 1976 году. На похоронах она не присутствовала, потому что в Португалии покойников хоронят не позднее чем через сутки после смерти. Жуан Рибейру так и не принял щедрое предложение вновь занять пост в Центральном комитете, он жил и умер в Байру-Алту, сотни жителей бедняцкого квартала шли за его гробом. Адвокат сообщал также, что Жуан Рибейру оставил ему на хранение какую-то вещь, принадлежавшую Андреа.
Она позвонила адвокату и купила два билета до Лиссабона на 26 июня. Фосс так изощрился в искусстве не попадаться ей на глаза, что ей пришлось буквально в засаде сидеть, подкарауливая его.
— Я купила тебе подарок! — возвестила она.
— С какой стати?
— Ко дню рождения.
— Еще три дня осталось.
— Знаю, — ответила она. — Подарок ждет нас в Лиссабоне. Завтра мы летим туда.
— Unmöglich. — От неожиданности он перешел на немецкий. — Немыслимо. Работа. Я должен сделать свою работу.
— Ничего не «unmöglich», — возразила она. — Это очень важная поездка — для нас обоих.
— Для меня нет ничего важнее работы. Когда я закончу… я освобожусь, — сказал он, и голос его дрогнул на последнем слове: вряд ли Карл и сам верил, что будет когда-нибудь свободен.
— Ты отказываешься от моего подарка?
Затравила-таки зверя.
26 июня они вылетели в Лиссабон. Фосс страшно мучился на протяжении всего полета: как же, два с половиной часа без курева! Чтобы отвлечься, он сворачивал впрок самокрутки, целую сотню успел заготовить, пока долетели. Такси повезло их в город через Салданья, через площадь Маркеш-де-Помбал, Ларгу-ду-Рату и дальше по Авенида-Алвареш-Кабрал до Садов Эштрела.
Андреа был виден лишь изуродованный профиль Карла, но и этого ей хватило: глаз в паутине обожженной и стянутой шрамами кожи заметался, ожил, вспоминая, вбирая в себя каждую деталь. Когда они проезжали мимо Базилики Ла Эштрела, Карл резко повернул голову, чтобы разглядеть обветшалое здание на улице де-Жуан-де-Деуш, где он жил когда-то. Дом стоял все на том же месте, почти не тронутый временем, разве что трещин по фасаду прибавилось. Только сейчас Андреа вполне убедилась, насколько удачен ее подарок: эти кварталы Лиссабона практически не изменились за полвека, многие сохранились в неприкосновенности с самого землетрясения 1755 года.
Они свернули в Лапа. Такси кружило по лабиринту улочек, пробираясь на улицу Жанелаш-Вердеш, к гостинице «Йорк Хаус». Карл и Андреа вышли, поднялись по каменным ступеням, по которым монахи всходили в XVII веке, когда здесь находился монастырь. Фосс постоял в старинном дворике под разлапистой тенью высокой пальмы, припоминая всех этих людишек, ютившихся в различных «пансионах» Лиссабона, прятавшихся за непрочитанными газетами и подкарауливавших информацию — не ту, печатную, а изустную, которая помогла бы им заработать на пропитание.