Подъехала еще одна машина. Анна поднялась с кровати и, завернувшись в полотенце, подошла к окну. Только этого ей и не хватало! Карл Фосс вылез из-за руля, обошел автомобиль, вытащил с пассажирского сиденья кейс, тяжело повисший на его руке. Анна почувствовала, как сводит спазмой желудок, как закручивается серебряная нить. Карл остановился перед дверью. Прижавшись лицом к стеклу, Анна разглядывала Карла почти отвесно сверху. Вот он проводит рукой по запавшим щекам, насильно меняет выражение лица.
Одевшись, Анна прошла по коридору в пустую спальню над кабинетом. Голос Фосса уже доносился снизу. Анна присела у камина. Пустой обмен любезностями, позвякивает о стакан горлышко бутылки, шипит содовая. Его губы касаются тонкого края бокала…
— В Лиссабоне опять пекло? — поинтересовался Уилшир.
— Да, и говорят, надолго.
— В такие дни я вспоминаю Ирландию, легкий бесконечный дождь.
— А когда возвращаетесь в Ирландию, скучаете по здешней жаре?
— Вот именно, герр Фосс. Мы жаждем разнообразия, больше ничего.
— Я никогда не вспоминаю Берлин, — вздохнул немец.
— Там сейчас дожди посерьезнее.
— Моя мать перебралась к родственникам в Дрезден. Прежде она жила в Шлахтензее, и бомбардировщики пролетали прямо над ней по пути в Нойкольн. Известно ли вам, что бомбометание отнюдь не относится к числу точных наук? В саду моей матери упало три бомбы, и, к счастью, все три оказались неисправными.
— Нет, о неточности бомбометания я понятия не имел.
— Но если бомб достаточно много… — Фосс не договорил. — А вот что бы вы сказали о бомбе другого рода, мистер Уилшир? Бомба, которая может разом уничтожить целый город. Людей, дома, деревья, памятники. Все живое и все следы, оставленные человеком.
Короткая пауза. Потрескивает дерево. Наконец-то по изнуренным пальмам и пиниям прошелестел ветерок. Хозяин предложил гостю сигарету, и тот с благодарностью принял. Заскрипели стулья.
— Вряд ли это возможно, — произнес наконец Уилшир.
— Вы так думаете? — переспросил Фосс. — Но взгляните на развитие военной техники, и вы увидите: такое решение напрашивается. В начале прошлого века мы только входили во вкус, стреляли друг в друга из ненадежных ружей. В начале нынешнего столетия мы косили целые отряды прицельным огнем пулеметов и сбрасывали друг другу на головы снаряды с большого расстояния, даже не видя противника. Прошло двадцать лет — и вот вам воздушные налеты, тысячи бомбардировщиков, танки, за считаные дни придавливающие и покоряющие целые страны, беспилотные ракеты, летящие на сотни миль. Будет только естественно — учитывая изобретательность человека в делах разрушения, — если кто-то придумает окончательное оружие. Поверьте мне, скоро это произойдет. Одно только хотелось бы знать… Каковы будут последствия?
— Быть может, на том войны и прекратятся.
— Значит, это будет во благо.
— Да… В конечном итоге.
— Вот именно, мистер Уилшир! А в ближайшем итоге… тут-то главная проблема, верно? Прежде всего тем, кто создаст это оружие, потребуется продемонстрировать его мощь и свою готовность беспощадно пустить в ход эту мощь. А это значит, что, до того как кончится война, какая-то столица — в зависимости от того, в чьи руки попадет оружие, — Москва, Берлин или Лондон, может исчезнуть с лица земли.
— Страшное дело. — Не такое уж страшное, судя по интонации Уилшира.
— Но это всего лишь логический вывод. Нынешнее поколение, быть может, еще до конца нынешней войны создаст то самое изобретение, которое Герберт Уэллс предсказывал в конце прошлого века.
— В жизни не читал Уэллса.
— Он назвал это оружие атомной бомбой.
— Вас, похоже, это сильно интересует, герр Фосс.
— До войны я изучал физику в Гейдельберге. И все еще слежу за научными журналами.
Вновь наступило молчание. Трудно было распознать его смысл: то ли какая-то заминка возникла, то ли собеседники выстраивают дальнейшую стратегию. Паузу прервал Фосс:
— Однако тут, в Лиссабоне, где солнце светит всегда — просят его или не просят, — нам беспокоиться не о чем. Я привез вам золото. Его взвешивали в банке, расписка лежит в кейсе, но, если хотите проверить…
— Нет надобности, — возразил Уилшир и быстрым шагом пересек комнату. — Лучше сосчитайте их и удостоверьтесь: ровно сто шестьдесят восемь камушков.
— Завтра ювелир проверит их качество.
— Уверен, никаких проблем с этим не будет, но на всякий случай я завтра весь день жду дома.
Послышались металлические щелчки — Уилшир набирает комбинацию своего сейфа. Тишина — Фосс пересчитывает алмазы, Уилшир расхаживает по комнате. Фосс пишет расписку. Распахивается дверь. Голоса перемещаются в коридор. Анна поспешно вернулась в комнату и вывесила из окна мокрое полотенце — условный сигнал Уоллису.
Фосс поехал обратно в Лиссабон, на хвосте у него висел Уоллис. Явившись в немецкое посольство в Лапа, Фосс передал Волтерсу камни вместе со списком, подождал, пока генерал пересчитал алмазы и уложил их в сейф.
В сгущающихся сумерках Фосс вернулся в свою квартиру с видом на Сады Эштрела и Базилику. Он принял душ и улегся на постели, погрузился в чувственные мечты под дым сигареты. Привести бы ее сюда, пусть это не самая нарядная квартира в городе, но здесь они могли бы остаться одни, вдали от посторонних глаз, вдали от лихорадочного отсчета мгновений. Здесь у них было бы время для… у них было бы время, и была бы близость. Карл провел ладонями по животу и груди, крепче сжал зубами окурок сигареты и почувствовал движение крови, покалывание и — странное спокойствие, блаженство, разливающееся в мыслях в этот теплый вечер.
— Я больше не один, — сказал он вслух, сам удивляясь этому мелодраматическому заявлению. Точь-в-точь актер из берлинского кабаре.
Посмеявшись над собственной глупостью, Фосс умиротворенно откинул голову на руку, и вдруг, без предупреждения, лица отца и брата поплыли перед глазами. Слезы размыли очертания комнаты, где он больше не был один, и долгий жаркий день завершился.
Понедельник, 17 июля 1944 года, Эштрела, Лиссабон
Вечером, полдесятого, Фосс поднялся, оделся, прихватил газету и пошел выпить кофе в угловом кафе, а оттуда перешел на обычную свою скамейку в Садах Эштрела. Он сидел, аккуратно положив на колени свернутую газету. К вечеру жара отпустила. Под деревьями гуляли парочки. Женщины по большей части были одеты нарядно — в шелка, а если на шелк денег не хватало, в хорошей выделки хлопчатобумажные платья. Мужчины-португальцы носили темные костюмы и шляпы, богатые иностранцы предпочитали лен, и только бедняки вынуждены были одеваться не по погоде тепло.
Сморгнув, Фосс увидел ту же сцену другими глазами, увидел других людей — не женщин и мужчин, наслаждающихся вечерней прогулкой, но выпот большого города. Из сумрачных, грязных зданий выползали они, выдавливались из дешевых, провонявших мочой пансионов, сочились с душных чердаков, и кое-как выполосканное белье жесткими складками сохло у них прямо на теле. Эти люди охотились за случайной монетой — схватить, засунуть во влажный, липнущий к ляжке карман. Наблюдатели, слухачи, шептуны, фабрикаторы слухов. Лжецы и обманщики, уголовники, хищники, падальщики.