Много часов назад Фосс мог бы покинуть штаб и отправиться в постель, а он все сидел за столом, всматриваясь в серую линию фронта, истончившуюся, как струна рояля: Шестая армия отрезана под Сталинградом, а 113-й пехотной дивизией Шестой армии командует его брат Юлиус. Солдаты Юлиуса, благодарение Богу, не сражались, как уличные псы, в руинах Сталинграда; резервная дивизия закапывалась в снег посреди безлесной равнины к востоку от того места, где Дон надумал повернуть на юг, к Азовскому морю.
Юлиус, любимый сын, весь в отца. Блистательный спортсмен, серебряная медаль по фехтованию на шпагах Олимпиады 1936 года в Берлине. Верхом он ездил так, словно воедино сливался с лошадью. В шестнадцать лет отец в первый раз взял его на охоту; Юлиус провел весь день в седле, затравил оленя и, стреляя с расстояния в триста метров, попал животному в глаз. Он стал прекрасным офицером, его любили солдаты, им гордились старшие по званию. И ни капли заносчивости, при всех своих успехах Юлиус оставался внимателен, скромен и сдержан. В последнее время Карл много думал о нем. Он любил брата. В школе Юлиус был ему защитой: неспортивный и к тому же чересчур умный мальчишка стал бы жертвой всеобщих издевательств, не будь у него старшего брата — золотого мальчика. А теперь настал черед Карла позаботиться о старшем.
Позиция немецких войск только с виду казалась выигрышной. С сентября месяца русские удерживают в городе и на подступах к нему десять дивизий, навязывая кровавую драку за каждую улицу и каждый дом, и теперь, если германской армии не удастся в ближайший месяц нанести решающий удар, ей предстоит еще одну зиму провести в снегах. Люди будут умирать от холода и болезней, до самой весны Шестая армия не получит подкреплений. Четыре месяца неподвижности, пата, смертельного мороза.
Дверь в оперативный штаб распахнулась, врезавшись в стену, и с грохотом захлопнулась. Затем приоткрылась уже аккуратнее. В дверном проеме покачивался Вебер.
— Так-то лучше, — пробормотал он, облизывая пересохшие губы. Вебер был пьян в сосиску, лоб взмок от пота, глаза так и сверкали, кожа лоснилась. — Так и думал, что застану тебя здесь, ты эти карты скоро до обморока доведешь! — И он ввалился в комнату.
— Что за чушь: карты до обморока?
— Сидишь тут, таращишься на них, они уже замучились, бедняжки. Скуку наводишь, хоть помирай. С ними надо разговаривать, Фосс, тогда все будет тип-топ.
— Отвали, Вебер. Ты как заложишь за воротник, с тобой уж точно не поговоришь.
— А сам-то? Чем тут занят? Блестящий военный гений капитана Карла Фосса разрубит Сталинградский узел! Прямо сегодня, или затаить дыхание и подождать еще двадцать четыре часа?
— Да я сидел и думал о…
— Молчи-молчи! Я сам соображу. О чем же ты тут думал? Не иначе, вспоминал, что говорил тебе рейхсминистр Тодт перед тем, как его самолет навернулся?
— Почему бы и нет?
— Потому что это неестественно для парня твоих лет. Тебе думать… тебе о бабах думать надо! — И капитан Вебер, крепко ухватившись обеими руками за стол, принялся выразительно и совершенно неестественно с точки зрения физиологии вращать бедрами.
Фосс отвернулся. Вебер, достигнув кульминации, рухнул на стол. Когда взгляд Фосса невольно обратился к Веберу, он увидел его лицо прямо перед собой. Вот так видит жена мужа наутро после попойки: голова на соседней подушке, туго натянута розовая кожа, вся в бисеринках пота, слезятся покрасневшие глаза.
— Глупо винить себя только из-за того, что министр заговорил с тобой, — пробормотал Вебер, снова облизывая губы и щуря глаза, словно ему мерещился нежный поцелуй.
— Я и не чувствую себя виноватым. Но я все думаю…
— Молчи, не говори! Не имею ни малейшего желания знать, — прервал его Вебер, усаживаясь и решительно отмахиваясь от неприятной темы. — Продолжай изводить свои карты, Фосс. На здоровье. Я тебе одно скажу. — Он снова придвинул свое лицо вплотную к лицу Фосса. — Еще до Рождества Паулюс займет Сталинград, а к весне мы все будем в Персии, нажремся шербету. Нефть будет наша, и пшеница будет наша. И как долго в таком случае продержится Москва?
— Румыны с фронта на Дону сообщают, что в их северо-западном секторе концентрируются значительные силы противника, — тяжело и невыразительно произнес Фосс.
Вебер выпрямился, поболтал ногами и снова из стороны в сторону помахал пухлой ручкой перед носом у Фосса.
— Румыны долбаные, — проворчал он. — Гуляш вместо мозгов.
— Это у венгров.
— Что — «у венгров»?
— Они едят гуляш.
— А не румыны? Что же они едят?
Фосс только плечами пожал.
— Вот беда, — вздохнул Вебер. — Стало быть, нам неизвестно, из чего состоят румынские мозги. Лично я полагаю, из йогурта. Или нет, постой… Из прокисшего йогурта.
— Господи, Вебер, как же ты надоел мне!
— Пошли выпьем?
— От тебя и так несет.
— Пошли! — Крепко обхватив Фосса за плечи, капитан протолкнул его перед собой в дверь, и в этот момент их щеки соприкоснулись — гротескная, противоестественная ласка.
Небрежным хлопком руки Вебер погасил свет. Накинув пальто, офицеры прошли в отведенные им помещения. Вебер свернул к себе в комнату, а Фосс, уединившись в своей спальне, призадумался над позицией в шахматной партии — они с отцом играли по переписке. Вебер ворвался в комнату торжествующий, с бутылкой шнапса в руках. Плюхнулся на кровать, поморщился, выдернул из-под ягодиц журнал.
— Это что еще за хрень?
— «Естественные науки».
— Физика, химия… — Вебер с отвращением пролистал несколько страниц. — Если уж говорить о естественных науках…
— Да-да, я наизусть знаю, что ты сейчас скажешь. Передай лучше мне шнапс, Вебер. И правда нужно выпить, пока я не рехнулся.
Вебер протянул ему бутылку, уронил влажную от пота голову на подушку Фосса, примял ее своей тупой, твердой башкой. Фосс отхлебнул глоток. Чистая, жгучая жидкость просочилась в желудок.
— Вот к чему эти твои естественные науки?! — не унимался Фосс.
— Они помогут нам выиграть войну.
— Так-так, продолжай.
— Обеспечат неисчерпаемый запас энергии.
— Еще что?
— Объяснят тайны жизни.
— Без этого я как-нибудь обойдусь. Я хочу прожить свою жизнь на свой лад и без всяких там правил.
— Так никто не живет, Вебер. Даже фюрер.
— Ладно, объясни, как твоя физика поможет нам выиграть войну.
— Ты что-нибудь слышал об атомной бомбе?
— Вроде бы Гейзенберг чуть не подорвался на такой в июне.
— Ага, и про Гейзенберга ты тоже слышал?
— Естественно, — издевательски протянул Вебер, стряхивая невидимую нитку с ширинки. — И про химика Отто Хана, а как же! Я ведь тоже прислушиваюсь порой, про что там болтают в коридоре.