— То-то им радости было, когда они это узнали!
— Ну а как это все восприняли ваши родители? — спросил Фалькон. — Ведь Маргарита тогда была еще ребенком.
— Родителей не было — умерли. Видите, полиция это, наверно, даже в бумаги не внесла! Отец умер в тысяча девятьсот девяносто пятом на севере, в Хихоне, а мама умерла в Севилье в тысяча девятьсот девяносто восьмом, и Маргарита исчезла спустя два месяца после ее смерти. Она очень переживала. Почему я так и волновалась за нее.
— Отец ваш был кубинцем?
— Сюда мы приехали в тысяча девятьсот девяносто втором. На Кубе это было непростое время. После разрушения Берлинской стены в тысяча девятьсот восемьдесят девятом русская помощь перестала поступать. А в Хихоне было большое кубинское землячество, вот мы и осели там.
— А как познакомились ваши родители?
— У отца был клуб в Хихоне. А мама была танцовщицей из Севильи, исполнительницей фламенко. Она приехала в Хихон, чтобы выступить на ежегодной Черной ярмарке, которая длится неделю. Отец и сам неплохо танцевал сальсу, а кроме того, есть еще и так называемое «кубинское фламенко». Так что знакомство для обоих оказалось полезным — они обучали друг друга, а после мама совершила ошибку, которую совершают многие женщины.
— Судя по всему, она вам не родная мать, правда?
— Правда. Что случилось с родной, нам неизвестно. Она была кубинкой испанского происхождения, белая, причастна к политике. Исчезла вскоре после рождения сестры в тысяча девятьсот восемьдесят первом году.
— Вам было тогда семь лет.
— Рядовой случай исчезновения, — сказала Мариса. — Подобное на Кубе было тогда в порядке вещей. Отец никогда не распространялся на эту тему.
— Так кто же занимался детьми?
— У отца была череда подружек. Некоторые из них занимались нами, другие — нет.
— А чем зарабатывал ваш отец на Кубе?
— Имел какую-то должность в правительстве. Что-то по линии сахара, его экспорта, — сказала Мариса. — Я так поняла, что вы пришли поговорить о сестре, и разговор наш начинает меня удивлять.
— Мне всегда хочется разобраться в семейной истории тех, с кем я беседую, — сказал Фалькон. — Из ваших слов выходит, что жизнь ваша была далека от нормальной.
— До тех пор пока в ней не возникла мачеха. Она была доброй женщиной и любящей. Она всерьез занималась нами, и впервые в жизни мы почувствовали, что нас любят. И за отцом она ухаживала, когда он умирал.
— А от чего он умирал?
— Рак легких. Слишком сигарами злоупотреблял. — Мариса взмахнула рукой с зажатым в ней сигарным окурком. — А женился на ней он лишь тогда, когда узнал диагноз.
Мариса выпустила вверх, в потолочные балки, облачко дыма. Гасить сигару ей не хотелось. Еще немного, и этот новый старший инспектор, быть может, оставит ее в покое.
— Что сталось с вами после смерти отца? — спросил Фалькон.
— Мы переехали сюда. На севере матери стало невмоготу. Все эти бесконечные дожди…
— Ну а ее родные?
— Родители у нее умерли. Оставался брат в Малаге. Но он черных не очень-то жаловал и даже на свадьбу ее не приехал.
— От чего же умерла ваша матушка?
— От сердечного приступа. — Глаза Марисы влажно блеснули воспоминанием.
— Это случилось на ваших глазах?
— Я была тогда в Лос-Анджелесе.
— Сочувствую, — сказал Фалькон. — Думаю, это явилось для вас тяжелым переживанием. Тем более она была не старой.
— Пятьдесят один год.
— А незадолго до смерти вы с ней виделись?
— Вам-то что за дело! — Она отвернулась, ища глазами пепельницу.
Чего он к ней лезет, этот коп!
— Моя мать умерла, когда мне было пять лет, — сказал Фалькон. — Но пять или пятьдесят пять — разницы нет. Такое не забывается и никогда не забудется.
Мариса медленно обернулась к нему: слышать подобное от севильца, да еще и полицейского, было ей в диковинку.
— Итак, вы вернулись из Лос-Анджелеса, чтобы впредь оставаться здесь?
— И оставалась здесь целый год, — сказала Мариса. — Я считала, что мой долг — заботиться о сестре.
— Что же было потом?
— Она опять сбежала. Но на этот раз ей было уже восемнадцать и…
— И с тех пор от нее ни слуху ни духу?
Последовала долгая пауза, во время которой мысли Марисы, казалось, витали где-то далеко, и Фалькон впервые решил, что нащупал верный путь.
— Сеньора Морено? — окликнул он ее.
— Да… больше я о ней ничего не слышала.
— Вы беспокоитесь о ней?
Она пожала плечами, и Фалькон неизвестно почему почувствовал, что от ответа ее ничего не зависит, потому что правды она не скажет.
— Мы с ней были не так уж близки, почему она и в первый раз исчезла, ничего мне не сказав.
— Вот как? — произнес Фалькон, и взгляды их скрестились. — И что же вы сделали, когда ваша сестра сбежала во второй раз?
— Окончила курс в Школе изящных искусств, сдала квартиру, которую мы с сестрой унаследовали после смерти матери.
— Это та самая квартира, где вы и сейчас живете, на улице Иньеста?
— Да. — Она кивнула. — И отправилась в Африку. В Мали, Нигер, Нигерию, Камерун и Конго, пока там не стало слишком уж опасно. Потом был Мозамбик.
— Ну а туареги? Вы ведь некоторое время и среди них жили.
Молчание, пока Мариса переваривала свидетельство, что некоторые вещи инспектор узнал не от нее.
— Если вам и без того все известно, господин старший инспектор, то зачем было тревожить меня?
— Пусть так, но всегда хочется все расставить по полочкам.
— Я согласилась поговорить с вами о моей сестре.
— С которой вы не так уж близки.
— Но в процессе разговора круг ваших интересов, похоже, расширился и вы стали злоупотреблять моим рабочим временем.
— А потом был еще и Нью-Йорк, не так ли?
Она невнятно буркнула что-то утвердительное и пыхнула сигарой, вновь раскуривая ее.
— Это вам Эстебан сообщил, да?
— Почему вы догадались?
— Я соврала ему насчет Нью-Йорка, — сказала она. — Я посмотрела картину о художнике с Ником Нольте и примерила на себя роль его ученицы и подмастерья. Ни в каком Нью-Йорке я не была.
— Вы врали ему и в других случаях?
— Наверно. Я выдумала образ и подстраивалась под него.
— Образ?
— Такой, какими большинство моих мужчин представляют женщин.
— Старшему инспектору Зоррите вы сознались, что Кальдерон — ваш любовник.