Фалькон тряхнул головой, гоня прочь дикие мысли, никак не вязавшиеся с его профессиональной невозмутимостью. Он отступил на несколько шагов, чтобы увидеть окровавленное лицо спереди, вернее чуть сбоку, так как бар с водруженным на него телевизором был подвезен вплотную к коленям покойника, и в этот момент Хавьер Фалькон впервые в жизни почувствовал, что тело его не слушается. Ноги отказывались сгибаться. Все двигательные импульсы вязли в ватном комке страха, застрявшем у него в солнечном сплетении. Решив внять совету судебного следователя, он выглянул в окно. Яркость апрельского утра напомнила ему о том, как надоело ему кутаться во все темное и как опостылела ему долгая унылая зима с бесконечными дождями. Дождей пролилось столько, что даже он заметил, как разрослись городские сады, затмив буйством зелени джунгли, а богатством красок — роскошную ботаническую выставку. Он посмотрел вниз, на площадь Ферии, которая через две недели превратится в «шатровую» Севилью, заставленную всевозможными casetas, или палатками, для недельного обжорства, пьянки и испанских плясок до упаду. Он глубоко вздохнул и наклонился к лицу Рауля Хименеса.
Эту жуткую иллюзию, будто мертвец за ним наблюдает, создавали выкаченные, как у больного базедкой, глазные яблоки. Фалькон взглянул на фотографии. Ни на одной Хименес не был пучеглазым. Так в чем же дело?.. Все части лица у него сместились, как детали машин, одна из которых въехала в другую сзади. Обнажились белки глаз. Щеки и скулы в потеках крови. На подбородке темные сгустки. А это что такое? Что это за изящные штучки на пластроне его рубашки? Лепестки. Четыре штуки. И какие! Роскошные, экзотические, мясистые, как у орхидей, с красивой опушкой, напоминающей реснички мухоловки. Но лепестки… здесь?
Фалькон отшатнулся и полетел назад через телевизионный шнур, пропахав каблуками край ковра и паркет. Вилка выскочила из розетки, а он продолжил движение на локтях и пятках, пока не врезался в стену, у которой и застыл в прострации: ноги раскинуты, бедра подергиваются, ботинки съехали с пяток.
Веки. Два верхних, два нижних. К такому приготовиться невозможно.
— Что с вами, старший инспектор?
— Это вы, инспектор Рамирес? — спросил он, медленно и тяжело вставая с пола.
— Криминалисты ждут.
— Позовите судмедэксперта.
Рамирес выскользнул из комнаты. Фалькон тем временем успокоился. Появился судмедэксперт.
— Вы видели, что у жертвы веки отре… удалены?
— Claro, старший инспектор. Мы с судебным следователем констатировали смерть. Я заметил, что веки у него удалены, и… все это есть в моих записях. И в записях моего помощника тоже. Такое не пропустишь.
— Нет-нет, я в этом не сомневался… Просто меня удивило, что мне и словом никто не обмолвился.
— По-моему, судебный следователь Кальдерон собирался вам сказать, но…
Судмедэксперт покрутил лысой головой.
— Но что?
— Мне кажется, ваш опыт в подобных делах внушает ему благоговейный трепет.
— Есть ли у вас какие-нибудь соображения относительно причины и времени смерти? — спросил Фалькон.
— Время — сегодня утром, примерно в четыре — четыре тридцать. А причина… vamos a ver: [3] человек он был немолодой, лет семидесяти с гаком, полный, много курил, причем сигареты без фильтра, и к тому же, как ресторатор, любил выпить. Перенесенные им физические и моральные пытки сломали бы даже молодого крепкого мужика. Хименес умер от сердечной недостаточности. Я в этом уверен. Вскрытие подтвердит это… или нет.
Судмедэксперт замолчал, смутившись под пристальным взглядом Фалькона и разозлившись на себя за то, что так по-идиотски пошутил. Повернувшись, он исчез в дверном проеме, где тут же возникли Кальдерон и Рамирес.
— Давайте начнем, — сказал Кальдерон.
— Кто вызвал полицию? — спросил Фалькон.
— Консьерж, — ответил Кальдерон. — После того как горничная…
— …после того как горничная вошла в комнату, увидела труп, выбежала из квартиры, съехала на лифте на первый этаж?..
— …и в истерике принялась барабанить в дверь квартиры консьержа, — закончил Кальдерон, раздраженный вмешательством Фалькона. — Ему потребовалось несколько минут, чтобы добиться от нее членораздельных объяснений, после чего он позвонил по «ноль-девять-один».
— Консьерж поднимался сюда?
— Не раньше, чем приехала первая патрульная машина и было установлено оцепление.
— Дверь была открыта?
— Да.
— А горничная… где она теперь?
— В больнице «Девы Марии Макарены». Там ей вкололи сильное успокоительное.
— Инспектор Рамирес…
— Да, старший инспектор…
С этих слов начинался любой диалог между Фальконом и Рамиресом. Так подчиненный напоминал шефу, что Фалькон нежданно-негаданно свалился из Мадрида и захватил место, которое Рамирес уже привык считать своим.
— Попросите младшего инспектора Переса съездить в больницу, и как только горничная… Имя-то у нее есть?
— Долорес Олива.
— Так вот, как только она придет в себя… пусть он выяснит у нее, не заметила ли она чего-нибудь странного… Ну, вам известны вопросы. Да, еще узнайте, сколько раз она повернула ключ в замке, чтобы открыть дверь, и что именно она делала, прежде чем обнаружила труп.
Рамирес повторил задание.
— Уже установили, где находятся сеньора Хименес и дети? — поинтересовался Фалькон.
— По всей вероятности, они в отеле «Колумб».
— На улице Байлен? — спросил Фалькон. Пятизвездочный отель, где останавливались все тореро, всего в пятидесяти метрах от его… от дома его покойного отца — совпадение, хоть не такое уж и удивительное.
— Машину уже послали, — сказал Кальдерон. — Я хотел бы как можно скорее завершить levanta-miento del cadaver [4] и отправить труп в Институт судебной медицины еще до того, как сюда привезут сеньору Хименес.
Фалькон кивнул. Кальдерон удалился. Двое экспертов-криминалистов, Фелипе, лет пятидесяти пяти, и Хорхе, которому не было еще и тридцати, вошли в комнату, буркнув «buenos dias». Фалькон скосил глаз на лежавшую на полу вилку телевизионного шнура и решил о ней не упоминать. Эксперты сфотографировали комнату, и, продолжая работать, — Хорхе снимал отпечатки пальцев Хименеса, а Фелипе наносил специальный порошок на корпус телевизора и на две пустые коробки от видеокассет, лежавшие сверху, — начали делиться друг с другом своими соображениями о случившемся. Они сошлись на том, что «ящик» стоял в углу и что Хименес, как всегда, смотрел его, расположившись в удобном кожаном кресле с вращающимся основанием, под которым обнаружилась круглая вмятина в паркете. Убийца каким-то образом «отключил» Хименеса, развернул непригодное для его целей кожаное кресло и приставил к нему вплотную другое кресло, с высокой спинкой, чтобы одним рывком перевалить на него бесчувственное тело. Потом убийца привязал запястья Хименеса к подлокотникам, стащил с него носки, запихнул их бедняге в рот и скрутил ему лодыжки. После этого он в несколько приемов, поворачивая кресло то на одной, то на другой ножке, передвинул его в нужное место.