Рамирес перемотал пленку. Фалькон полностью убрал звук. Они встали поближе к экрану.
— Вы заметили, как одеты актеры? — спросил Фалькон.
— Похоже, этому фильму лет двадцать, — подхватил Рамирес. — Взгляните-ка на эти воротнички рубашек — я еще их помню.
Фалькон пытливо вглядывался в глаза и губы людей на экране, пытаясь понять, что заставило их пойти на такое. Неужели одних денег достаточно, чтобы наплевать на нравственность и целомудрие? Вот пара пустых зрачков и приоткрытый рот со стиснутыми зубами, вот рыхлое безжизненное лицо с приподнятой в усмешке губой — Фалькон содрогнулся, удрученный разворачивавшейся перед ним маленькой драмой. Да знали ли эти бедняги друг друга? Быть может, они впервые встретились в это утро, а в полдень уже…
У одной из девушек были темные вьющиеся волосы. Она ни разу не взглянула в объектив. Она либо смотрела прямо перед собой, либо опускала взгляд на поверхность стола, на который опиралась. Казалось, единственное ее желание — поскорее отстреляться. Одна рука девушки была с суровой решимостью сжата в кулак. Фалькону пришло в голову, что если бы камера брала лица крупным планом, а голос за кадром рассказывал о жизни участников действа, это была бы отличная документальная лента. Имели ли запечатленные здесь люди партнеров за пределами этого временного мирка? Неужели можно заниматься сексом с семью-восемью незнакомцами, а потом как ни в чем не бывало вернуться домой и пообедать со своим молодым человеком или любимой девушкой? Или им довелось испытать такое разочарование, что все уже трын-трава?
Его накрыла волна печали.
— Что-нибудь разглядели? — поинтересовался Рамирес.
— Ничего, имеющего отношение к делу, — ответил Фалькон. — Я не знаю, что искать.
— Да он что, смеется, что ли, над нами, этот типчик?
— Это его игра, и мы играем в нее, потому что каждый раз узнаем о нем что-нибудь новое. Давайте вернемся к четвертому эпизоду.
Рамирес перемотал пленку и нажал кнопку «воспроизведение». Действие начиналось на вечеринке в квартире. Зазвонил дверной звонок. Камера последовала по коридору за девушкой в плотно облегающих шортах и открытой маечке. Она открыла дверь и впустила двух мужчин и двух женщин. Рамирес ткнул своим толстым пальцем в экран.
— Взгляните-ка на нее! — воскликнул он.
Перед ними опять была девушка с вьющимися темными волосами и сжатым кулаком, которая никогда не смотрела в объектив.
— Это парик, — заметил Рамирес.
Сопровождаемая камерой, хозяйка провела гостей к компании, которая непостижимым образом успела посбрасывать с себя шмотье и слиться в групповухе. Четверо вновь прибывших, вместо того чтобы с воплями кинуться вон из квартиры, присоединились к присутствующим.
— Вот снова она, — сказал Рамирес.
На этот раз девушка, раздетая до пояса, сидела на диване, подняв глаза на набухшие под брюками чресла стоявшего над ней мужчины. Камера приблизилась вплотную, когда девушка протянула руки к его ширинке.
— Узнаете, кто это? — спросил Рамирес.
— Невероятно.
— Да уж! — выдохнул Рамирес с откровенным удовлетворением. — Конечно, здесь она моложе и вроде бы пухлее, но это совершенно точно сеньора Консуэло Хименес.
Вторник, 17 апреля 2001 года,
полицейское управление, улица Власа Инфанте, Севилья
Они вернулись в кабинет. Фалькон сидел за столом, уставившись на кассету; Рамирес постукивал безымянным пальцем по оконному стеклу, глядя на автостоянку с таким видом, будто ему необходимо было распродать всю эту уйму машин до конца недели.
— По крайней мере, нам теперь известно, что она не цветочек, — обронил Рамирес.
— А толку-то? — спросил Фалькон, швырнув кассету через стол. — Он добился именно того, чего хотел. Все запутал.
— Но ведь предполагалось, что мы должны чему-то научиться. Это был наглядный урок, — сказал Рамирес, выпрямляясь и качая головой, словно обескураженный неосуществимостью задачи — сбыть с рук этакую гору металлолома.
— Ну, и как вам теперь ваша версия относительно виновности Консуэло Хименес?
— Не знаю, — ответил Рамирес, поворачиваясь спиной к окну. — С одной стороны, она укрепляется, с другой — летит ко всем чертям.
— То-то и оно, — заметил Фалькон. — Теперь у нас есть доказательство, что она способна перейти границы дозволенного. Но с какой стати киллер, которому она якобы заплатила и которого проинструктировала… с какой стати он прислал нам эту пленку?
— Если только это сделал он.
— Смотрите — наглядный урок номер один: Рауль Хименес со срезанными веками. Ну, кто еще это мог быть? Слишком знакомый почерк.
Рамирес прошелся по комнате, подергивая безымянным пальцем.
— Вы сказали, что это было рассчитано на то, чтобы запутать нас, да? — продолжил Рамирес. — Но сеньора Хименес сейчас в трудном положении. После убийства вы почти каждый день подолгу беседовали с ней.
— Думаете, она сама послала кассету или велела кому-то ее послать?
— Посмотрите на нашу реакцию. Мы поверить не можем, что она была способна выставить себя в таком виде. Но подумайте хорошенько. Она снялась в порнографическом фильме двадцать лет назад. Подумаешь, большое дело! Вероятно, у нее были на то свои причины. Скорее всего, нужда в деньгах. А что предпочтительнее? Протрубить десять лет горничной или пососать пару пенисов? Этот фильм мог бы повлиять на ее жизнь в единственном случае — если бы мы переслали его ее друзьям в Севилье, обведя ее голову красным кружком и сделав вспыхивающую на экране надпись: «Консуэло Хименес», но раз у вас нет денег на слежку, то на это и подавно.
Рамирес был неисправим. Всегда находил, из-за чего вспылить и к чему придраться.
— Возможно, в этом наглядном уроке заложено и нечто другое, — произнес Фалькон. — Мне кажется, что именно Консуэло была на экране, когда убийца снимал Рауля Хименеса с Элоисой Гомес. Что это говорит о Рауле Хименесе… если он знал, на кого смотрит?
— Он очень странный тип.
Фалькон задумался о развилках в человеческом сознании, о бесконечных вариантах выбора. То или это? Под влиянием какого такого инстинкта мужчина, вместо того чтобы лежать в постели с женой, размышляя о радостях супружества и детях, трахает в своем кабинете шлюху, глядя, как жена занимается тем же самым на экране? Похоже, Рауля Хименеса всегда тянуло на дешевку.
— Если еще вспомнить о сходстве Консуэло Хименес с покойной женой… трудно представить, что двигало этим человеком, — сказал Фалькон.
— Чувство вины, — заявил Рамирес.
— Чтобы вину чувствовать, ее нужно осознавать.
— Не понимаю, — отозвался Рамирес, начиная скучать. — Ну, и что нам теперь делать?