— Видели бы вы Лялю с длинными волосами! — вступила мама. — Роскошные локоны. Волосы — это все, что мне в ней нравилось. Странная она. Только представьте, кормит ребенка в темной комнате и в черных очках! А водка еще есть? — она потрясла пустой бутылкой.
— А в холодильнике лежат отрезанные головы, — заявил Коля, когда Поспелов, оглядев уже неспособное передвигаться семейство, встал и подошел к холодильнику.
Следователь замер.
Я замерла.
Почувствовав наше напряжение, мама с папой переглянулись и одновременно прыснули мокрым пьяным смехом.
— И вот что мне непонятно, — озадаченно проговорил Коля. — Почему дядя Антон лежал под кроватью? Как он вообще там оказался мертвый, если я не смог его вытащить?.. Он совершенно натурально застрял, понимаете?..
Папа с мамой опять расслабились в припадке громкого смеха. Поспелов открыл холодильник и достал бутылку водки.
— И как же ты его вытащил? — буднично спросил Поспелов, отвинчивая пробку.
— С помощью третьего тома всемирной энциклопедии. А знаете, что еще странно? Зеркало в коридоре разбилось — и ни одного осколка!
— Да ну? — удивился Поспелов.
— Я знаю, почему оно разбилось! — гордо доложил Коля.
— Почему? — напрягся Поспелов.
— Потому что сразу два покойника в доме! Ни одно зеркало такого не выдержит.
Я встала и потянулась. Папа с мамой перестали корчиться от смеха и растерянно осмотрелись.
— Засиделись мы, — кивнул папа.
— А Кузьмич и не пьет совсем, — заметила мама.
— Не Кузьмич, а Ильич! — поправил папа. — Ильич, ты почему не пьешь?
— Да мне пора уже. Я могу вас проводить до остановки.
— Ну нет! Мы тут заснем, — топнул папа ногой в пол.
Так. Они напились и не собираются уезжать!
— Как знаете, а мне пора, — встал Поспелов. — Спасибо за гостеприимство. Проводите. — Он уставился на меня тяжелым взглядом, и я поплелась за ним к двери.
Мы вышли на улицу под козырек, хотя Поспелов и покосился на мои босые ноги с удивлением.
— Уютно вам тут? — спросил он, протянув руку и набрав пригоршню стекавшего с козырька дождя.
— Не очень. Слишком много народу лезет в дом.
— А скажите, Мона… Можно вас называть Моной? — Поспелов протянул продолговатую пластмассовую коробочку. — Скажите, что это за рыбки?
Я потрясла коробку. Что-то гремит внутри. Попробовала открыть. Крышка очень туго пригнана…
— Разрешите?..
Следователь открыл коробочку. Я взяла из холстинки сушеную рыбешку. Понюхала. Положила обратно.
— Это маленький фугу.
— Как? — растерялся Поспелов и склонился ко мне.
— Это маленький иглобрюх. Может быть, видели где-нибудь засушенного большого иглобрюха? В виде раздувшегося шара с огромными колючками? Такую красоту любят вешать в японских ресторанах, вероятно, для повышения аппетита…
Я затихла, слушая дождь.
— Это едят с пивом? — Поспелов взял из моих рук коробочку и уставился на рыбешек.
— Не думаю… Вы видели фильм Куросавы “Под стук трамвайных колес”?
. — Да. Хотите сказать о девочке, которая ранила ножом своего возлюбленного?
— Нет. Другая новелла. О маленьком мальчике, который умер в мечтах о доме с бассейном.
— Да-да! — обрадовался Поспелов. — Он умер, отравившись рыбой, объедками со столов какого-то ресторана.
— Я думаю, он отравился фугу.
— Вы думаете? — опешил следователь. — То есть как это — думаете?..
— Когда я посмотрела этот фильм… Давно, я была еще девочкой, я поинтересовалась в Тимирязевском музее, от какой свежей рыбы мог умереть этот мальчик. Мне показали сувенир — раздутое чучело иглобрюха, вот такой шар! — Я развела руки и обхватила им пространство между мною и Поспеловым, так что тому пришлось попятиться. — Это ядовитая, но очень вкусная рыба, так сказал старик в музее.
— У вас замерзли ноги? — тихо спросил Поспелов.
— Нет. Старик был прав. Очень необычный вкус у этой рыбы.
— Вы хотите сказать?.. Вы что, ее пробовали? — он уставился в коробочку.
— А что тут странного? Никогда не мечтала попробовать суп из черепахи, акульи плавники или чего похлеще — ласточкины гнезда. Только фугу, совсем чуть-чуть.
— Чуть-чуть?..
— Очень дорогая рыба.
— И где же вы это попробовали?
— В японском квартале Нью-Йорка. Почти двести долларов за порцию сырой рыбы и соусник с соевой гадостью. Но я не жалею. Есть очень мало вкусов на свете, которые трудно забыть.
— Минуточку…
Не выдержав вида моих голых ступней, Поспелов ушел в дом и вернулся с курткой и шлепанцами.
— Антон Сидоркин не курил, — заметила я, укутавшись в куртку.
— Мне нужно об этом знать? — удивился Поспелов.
— Так, на всякий случай, если опять предложите какой-нибудь утопленнице грязную прокуренную телогрейку.
— А что же рыба, эта… фугу? Вкусная?
— Не знаю, — я задумалась. — После нее во рту остается сильный привкус, такое, знаете, пощипывание и вязкость… Как будто жуешь листок молодой крапивы, залитый спермой. Вы пробовали когда-нибудь сперму?
Поспелов закашлялся, потом уставился на меня с интересом. По его лицу и напряженной позе сразу заметно — решает, издеваюсь я или сама по себе такая простая. Так ничего и не решив, он потоптался, покашлял, два раза многозначительно вздохнул и раздраженно подвел итог:
— И вы, значит, теперь эту дорогую рыбу сушите и грызете потихоньку на ночь, для остроты воспоминаний? А лягушек, которые своей шкуркой выделяют слизь — сильнейший галлюциноген, — вы, случайно, не облизывали? Тоже, знаете, говорят, незабываемые ощущения остаются потом на всю жизнь, плюс ожог на языке. — Он вытащил из коробочки какую-то гадость и потряс ею перед моим лицом.
— Не советую вам грызть сушеного иглобрюха, — отшатнулась я. — Его можно есть только свежим и приготовленным хорошим специалистом.
— И не собираюсь. Возьмите, это ваше. — Он ткнул мне в грудь коробку, закинув на рыбешек странный лоскут шкурки какой-то ящерицы.
— Спасибо, — машинально поблагодарила я, совершенно не представляя, что с этим делать.
Благодарность мою следователь воспринял как оскорбление и ушел в дождь, сердито разбрызгивая небольшие лужицы на траве.
Выбросив коробку в мусорное ведро, я поднялась наверх под нестройное пение соединившегося за кухонным столом семейства — Коля дирижировал и мычал, мамочка пыталась брать высокие ноты, папочка изображал тенора и ударный инструмент одновременно — он пел и стучал двумя ложками по столу.