Наиболее важный фактор, который необходимо учитывать при плавании, – суммарное воздействие ветра и течения. Эффект этого воздействия зависит от типа яхты, поэтому важно хорошо знать особенности дрейфа вашей яхты (см. стр. 175). Следует также учитывать влияние вращения гребного винта (см. стр. 174) и пользоваться им, где только возможно.
Обратившись к рекомендованным страницам, Бондарь «сфотографировал» соответствующие таблицы, после чего вернулся к прежней главе.
Для яхты, идущей под двигателем, характерно явление, называемое «заброс винтом». Его происхождение объясняется тем, что плотность воды увеличивается с глубиной, следовательно, нижняя лопасть гребного винта работает в воде большей плотности, чем верхняя лопасть. Таким образом создается эффект бокового гребка, который заставляет корму яхты двигаться в направлении вращения винта. Правый, или вращающийся по часовой стрелке, винт вызывает поворот кормы вправо при движении яхты вперед. При движении назад винт будет вращаться в противоположном направлении (против часовой стрелки) и корма будет двигаться влево. Этот эффект хорошо заметен на малом ходу и в наибольшей степени проявляется на заднем ходу. Если вы управляете малознакомой яхтой, то, прежде чем начинать маневрировать, надо лишний раз уточнить направление вращения винта.
Малознакомой, хм. Мягко сказано. Тем не менее, не позволяя себе расслабляться, Бондарь дочитал инструкцию до конца и, выходя из интернет-кафе, чувствовал себя достаточно подкованным для того, чтобы как минимум направить яхту в нужном направлении.
Уже неплохо. Главное, не перепутать все эти реверсы с траверсами после утренней попойки. Откупоривая бутылку, Бондарь, как ни в чем не бывало, болтал с Лиззи, однако его сознание функционировало в совсем ином, отнюдь не легкомысленном режиме. Он усваивал прочитанный материал и готовился применить его на практике. Это представлялось гораздо более сложной задачей, чем жать на спусковой крючок или крошить чужие челюсти.
Лиззи тоже не испытывала привычной уверенности в своих силах и возможностях. Надраться с утра? Это казалось куда более экстремальным развлечением, чем поездка с бойфрендом по американским скоростным автострадам. Каждый четвертый американец и каждая третья американка вообще не употребляли спиртных напитков. Половина жителей страны выпивала не чаще одного раза в неделю. До поездки в Россию Лиззи понимала под словом «выпивка» либо банку пива, либо маленький бокальчик вина, либо наперсток виски. И уж конечно, если бы год назад ей сказали, что она начнет пьянствовать прямо с утра, Лиззи сочла бы такое предположение крайне неудачной и крайне обидной шуткой. Но Бондарь не шутил. И вино, разлитое по казенным гостиничным стаканам, было самым настоящим.
– Бр-р, – передернулась Лиззи, ноздри которой оценили качество пойла раньше, чем это сделали вкусовые рецепторы рта. – Это ведь настоящая отрава, не так ли?
– Совершенно верно, – невозмутимо подтвердил усевшийся напротив Бондарь. – Отрава. Но не такая ядовитая, как та, которой умышленно и расчетливо спаивали американцев.
Лиззи озадаченно наморщила лоб. Она выросла в стране, где на улицах не встретишь пьяных, где даже распоследний бродяга отводит глаза, когда кто-то приблизится к уединенной скамейке, на которой он потягивает пиво из бутылочки, спрятанной в непрозрачном пакете. О каком же спаивании нации толкует Бондарь? Лиззи ни разу не видела настоящего алкоголика. Образ жизни ее соотечественников был здоровым. Очень здоровым. Исключительно здоровым.
– Кто и когда спаивал американцев? – спросила Лиззи, опасливо обхватывая стакан пальцами.
– Как кто? – удивился Бондарь в свою очередь. – Вы.
– Погоди. Это какая-то путаница. Мы, американцы, никогда не спаиваем друг друга. Это не в наших правилах.
– Тогда что ты скажешь по поводу индейцев?
– При чем тут Индия?
– Я говорю об индейцах, – обронил Бондарь, успевший не только осушить стакан, но и прикурить сигарету. – Redskins, краснокожие.
– Indians? – начала понимать Лиззи.
– Вот-вот. Коренные жители оккупированной вами страны. Команчи-апачи, сгубленные огненной водой. – Бондарь выпустил тугую струю дыма. – Доверчивые, как дети.
– Впервые слышу эту историю.
– Обычное дело для беззаботных янки. Пройдет десяток лет, так вы и Афганистан станете считать своим… Ирак, Иран…
– Я хочу считать своей Россию, – заявила Лиззи.
– Ну… – Бондарь поперхнулся от такой наглости. – Россию вам не завоевать, кишка тонка.
– Я говорю о себе. Только о себе. И я люблю, а не воюю. Тебя люблю.
Сделав такое признание, Лиззи с неожиданной лихостью выцедила вино, выковырнула сигарету из пачки и задымила, отдаленно напоминая несущийся под всеми парами паровоз. Вперед несущийся. Из пункта А в пункт Б, без остановок. Несмотря на угрозу слететь под откос.
Бондарю это понравилось. Поэтому, когда приняли на грудь еще по стакану портвейна, он не стал прерывать пьяную исповедь Лиззи.
– Женя, – говорила она, – я больше не хочу быть овощем, который лежит на ухоженной грядке. Америка – это заповедник для ленивых и слабых, это растительная жизнь. Если ты инвалид, или ничтожество, или серый индивидуум… personality, личность: то ты там выживешь, обязательно выживешь. Будет пособие, кредит, медицинская страховка, работа. Для любителей чуингама и поп-корна – рай. Для сильных, честных, искренних – душевая.
– Ты хотела сказать: душегубка, – пробормотал Бондарь, не без любопытства наблюдая за разрумянившейся американкой.
– О'кей, о'кей, – закивала она. – Чем лучше понимаешь это, тем страшнее. Наступил момент, когда я с ужасающей четкостью увидела будущее моего ребенка. – Лиззи щелкнула по стакану, напоминая, что он пуст и ждет очередного наполнения. – Вот он, мой ребенок… Сидит перед ти-ви, толстенький, гладенький и довольный, с пакетиком чипсов в руке или еще с какой-нибудь мусорной едой. Маленький попугай в клетке, который ничем не интересуется.
– Попугайчиков и у нас хватает, – был вынужден признать Бондарь.
– Но не целая же нация поп… попугайчиков! – ужаснулась уставившаяся в стол Лиззи. – Это по-настоящему отвратительно. Люди без тревог и огорчений – это уже не люди. Куки-ку…
– Чик-чирик?
– Птица поет по-разному, но человеком от этого не становится, не так ли?
– Это уже не Фрейд, это Хичкок какой-то получается, – усмехнулся Бондарь, откинувшись на спинку стула. – Но я готов рассеять твои страхи, Лиззи. Погляди в окно. Улица серая и убогая, обшарпанные многоэтажки, на балконах белье висит, повсюду мусор, бутылки… Оборванцы шляются, старые ханурики, малолетние беспризорники с волчьими повадками… И так изо дня в день, километр за километром. Пейзаж не меняется. Тебе он по нраву? Ты этого хочешь для себя, для своих детей?
Лиззи тряхнула волосами:
– Пусть! Пусть эта убогая, но настоящая жизнь, с трудами и лишениями. Нужно преодолевать, бороться. Нужно страдать.