– Ну, что ж, – протянул Председатель, когда Лиззи умолкла, прикусив губу. – Будем считать, что мисс американка заслужила некоторую передышку. – Он встал и повернулся к Бондарю. – Теперь твой черед, капитан Женя. Сухопутный капитан, столь сведущий в приемах самообороны как с оружием, так и без оного. Тебя взбодрить? Или обойдемся без огонька?
Радуясь, что кореец оставил Лиззи в покое, Бондарь заговорил.
Рассказ занял десять минут, еще столько же времени ушло на наводящие вопросы и уточнения. Обдумав все, что рассказали пленники, Председатель насмешливо произнес:
– Что ж, товарищи шпионы, я поздравляю вас с тем, что наша беседа прошла столь гармонично. Дело могло осложниться, будь это сугубо мужской разговор. Дамы в таких случаях весьма полезны, согласен, Женя?
«Ты еще не знаешь, что такое настоящий мужской разговор», – зловеще отметил про себя Бондарь и неохотно разомкнул плотно стиснутые челюсти, чтобы процедить:
– Согласен. Что дальше?
– Дальше? – Председатель попробовал пальцем лампу. – Дальше опять будем разводить огонь.
– Какой в этом смысл? – возмутился Бондарь. – Зачем пытки, когда ты и без них все знаешь?
– Зачем пытки? Ты не понимаешь? Что может быть увлекательнее? – Председатель извлек из кармана френча спичечный коробок и потряс его в воздухе, заинтересованно прислушиваясь к тарахтению внутри. – Во мне сохранилось много детского, непосредственного, Женя, – сообщил Председатель. – Мальчиком я любил жечь муравьев и отрывать лапки кузнечикам. Спустя годы насекомые мне наскучили, тогда я заменил их людьми, вот и все. Просто наступил ваш черед. – Он благожелательно улыбнулся и положил коробок на стол. – А что, есть возражения?
Лиззи задергалась в своем кресле, но боль в запястьях и лодыжках заставила американку утихомириться.
– Ты не справишься с яхтой, – напомнил помрачневший Бондарь Председателю. Тот торжествующе засмеялся:
– Ошибаешься. Я внимательно наблюдал за тобой, когда ты разыгрывал из себя опытного морского волка. И теперь справлюсь с «Летучей рыбой» сам.
– А если нет? – скучно спросил Бондарь. Судя по дрогнувшим щекам Председателя, такое предположение пришлось ему не по нраву.
– Увидим, – заявил он. – Я намереваюсь провести маленькие испытания прямо сейчас. Сниму корабль с якоря, проплыву сотню метров, и тогда…
– Не слишком ли рискованно? – полюбопытствовал Бондарь таким тоном, словно речь шла о какой-то отвлеченной проблеме, никак не затрагивающей его лично.
– Я рискую на протяжении многих лет, и пока что удача мне улыбалась. – В подтверждение своим словам Председатель мимолетно обнажил зубы, бессознательно скопировав оскалившегося бульдога. – Короче, я намерен исполнить свой замысел, пока не разыгралась настоящая буря.
– Мы не станем желать вам удачи, – обронила Лиззи. Ее губы от беспрестанных покусываний сделались ярко-вишневыми.
«Словно вареньем все это время объедалась», – подумал Бондарь.
– И правильно сделаете, – кивнул Председатель. Схватившись за привинченный к полу стол, чтобы не упасть, он пояснил:
– Если пробный рейс пройдет удачно, я вернусь и закончу начатое. – Он показал подбородком на лампу и спичечный коробок, елозящие по раскачивающемуся столу. – Молитесь о том, чтобы я оказался некудышним штурманом. В этом случае придется отложить забаву до лучших времен, а тебя, Женя, поставить к штурвалу.
Председатель уставился на Бондаря.
– Выкуси! – прорычал капитан, жалея, что не имеет возможности показать жестом, какой именно предмет имеется в виду. Но Председатель его понял. Он внимательно посмотрел на американку и произнес:
– Тогда я попрошу товарища Лиззи Браво помочь мне убедить тебя, Женя, не упрямиться понапрасну. Женщины уязвимы и впечатлительны. Может быть, для начала я сожгу Лиззи волосы на голове, а может, что-нибудь другое. – Председатель лучезарно улыбнулся. – Будь уверен, Женя, она будет кричать так самозабвенно, так страстно, как никогда не делала этого в постели. Ты не сможешь ей отказать.
– Я не закричу! – возразила Лиззи. Мужчины, состязающиеся в прочности скрестившихся взглядов, не удостоили ее вниманием. Точно так же они отнеслись бы к заверениям маленькой девочки, решившей никогда не спать, чтобы не видеть ночных кошмаров. Трогательно, но неубедительно.
– А ты не допускаешь такой возможности, что бомбы взорвутся от удара о скалу? – спросил обретший прежнее хладнокровие Бондарь. – Сколько мегатонн у нас под ногами, Константин Ли? Представляешь, как они рванут при столкновении с островом?
– Во-первых, – рассудительно ответил Председатель, – бомбы не снабжены запалами. Запалы хранятся отдельно, поэтому бомбы безопасны, как бревна. – Во-вторых, посадить «Летучую рыбу» на мель у меня столько же шансов, сколько у тебя, Женя. Ты ведь сам признался, что никогда не управлял кораблями и абсолютно не знаешь фарватера.
– Но некоторый опыт у меня все же появился, – заметил Бондарь.
Все это время он пытался ослабить путы на руках и ногах, однако морской канат не поддавался усилиям. Создавалось такое впечатление, что узлы затянулись даже крепче.
– Минут через двадцать мы окажемся в равных условиях, – заявил Председатель. – И как только я решу, что мой опыт ничем не уступает твоему, настанет Время Проявления Истинной Сущности Человека.
Высокопарное выражение принадлежало Тому, чье имя не принято произносить вслух. В отличие от большинства других афоризмов Величайшего оно не цитировалось в учебниках, книгах и газетах. Его знали лишь просвещенные. Такие, как Константин Ли.
Сегодня на родине о нем помнили, на него возлагались большие надежды. А завтра? Все зависело от успеха предприятия. Стоит Председателю Ли обмануть надежды своего главного и единственного господина, как для него самого наступит Время Проявления Истинной Сущности Человека.
Время пыток.
Ходили слухи, что ни один допрос государственной важности не проходил без личного участия Величайшего. В одном из Его кабинетов висел специальный халат, покрытый бурыми пятнами, и лежала циновка, которую тоже никогда не отмывали от подобных пятен. Когда Он выходил из своего кабинета, одетый в этот халат, со свернутой в рулон циновкой под мышкой и шел подземными коридорами, об этом сразу становилось известно. Даже видавшие виды сотрудники Разведывательного Отдела Генерального Штаба Армии замолкали и склонялись над столами, боясь привлечь к себе внимание Величайшего.
Шепотом рассказывали, что он входил в камеру, аккуратно расстилал циновку и усаживался напротив мужчины или женщины, прикованных к столбу пыток. Внимательно глядя в глаза жертвы, Он тихо произносил номер какой-нибудь из Шестидесяти Шести Процедур, Способствующих Откровенности. Специалисты с ходу понимали, что от них требуется, и принимались за дело. А Величайший не отрывал глаз от лица жертвы, вдыхая запахи слез, пота и крови, как аромат душистых цветов. В зависимости от того, насколько менялось выражение лица допрашиваемого, отдавался приказ об изменении пытки (например, номер 22 или номер 40), после чего истязания возобновлялись. Когда силы и самообладание покидали жертву и начинались мольбы о милосердии, Величайший приговаривал отеческим голосом: «Ну-ну, товарищ, не надо плакать. Расскажи мне все, и страдания прекратятся. Хочешь, чтобы все поскорее закончилось? Поверь, я тоже этого хочу. Говори правду, и тебя уведут отсюда. Тебя ждет мягкая удобная постель, ты уснешь и забудешь обо всем, обо всем».