Парни даже вскрикнуть не успели.
Бондарь, завершивший кувырок, обрушился на них, как вихрь. Первым получил свое тот, который задумал вскинуть пистолет. Оглушив его расчетливым ударом под ухо, Бондарь уделил внимание второму охраннику.
Этот оказался более устойчивым. Лишь после того, как ему поочередно досталось локтем, кулаком и коленом, он мягко осел на пол, издав слабый стон, прежде чем отключиться окончательно. Ну, прямо барышня, сомлевшая от избытка чувств.
– Охраннички, называется, – прокомментировал Бондарь. – Хорошо, что хоть пушки со страху не побросали.
Процесс разоружения занял не более десяти секунд. Забирая у парней пистолеты, Бондарь поочередно сломал им указательные пальцы, застрявшие в предохранительных скобах. Нельзя сказать, что парни даже не пикнули, расставаясь с оружием. Приходя в себя от боли, они издавали протестующие вопли, но моментально умолкали, поскольку Бондарь, не церемонясь, лупил их по головам рукоятками их же собственных пистолетов.
– Извините, но некоторых лежачих очень даже бьют, – сказал он мужчине, застывшему на выходе из туалета. – Для их же пользы. Кстати, с кем имею честь?
Мужчина расщедрился лишь на невнятное карканье.
Обритый наголо, но зато с кустистыми седыми бровями, он беспрестанно шевелил пальцами, которые никак не могли справиться с «молнией» брюк. На его немолодом лице застыла смешанная гримаса страха и ненависти. С виду ему можно было дать лет пятьдесят пять, но Бондарь смело накинул еще десяток годков, уж слишком много пигментных пятен красовалось на лысом черепе мужчины. Когда они заметно потемнели на фоне побледневшей кожи, Бондарь вспомнил, что сжимает в руках оба конфискованных пистолета, швырнул их за спину и ободряюще улыбнулся:
– Не бойтесь, я не причиню вам вреда. Ведь вы Григорий Иванович?
– Гри… – выдавил из себя мужчина. – Ив…
– Пинчук?
– Пин… Да…
– А это, как я понимаю, ваши охранники. – Бондарь кивнул на бесчувственных парней, рубахи которых были уже не такими белоснежными, как минуту назад.
– Ох… охранники, – согласился Пинчук.
Надо полагать, он собирался сделать только один утвердительный кивок, но голова его совершила не менее пяти возвратно-поступательных движений, прежде чем Бондарь предложил:
– Может, пройдете в кабинет, Григорий Иванович? Только сначала прикройте дверь в туалет, если вас не затруднит. Этот запах не слишком располагает к беседе. Закончился освежитель воздуха?
Пинчук хотел было что-то ответить, но его опередил охранник, все это время валявшийся на пороге комнаты отдыха. Вскочив на ноги, он издал воинственный клич и попытался боднуть Бондаря в живот.
Пришлось посторониться, пропуская его в глубь кабинета. Развернувшись к проскочившему мимо противнику, Бондарь предупредил:
– Кончай это. После драки кулаками не машут.
– Машут! – сипло возразил ринувшийся на него охранник.
Исполнив пируэт с высоко задранной ногой, он нанес ею удар. Бондарь отклонился. Ботинок охранника врезался в дубовую панель с такой силой, что напольный плинтус побелел от осыпавшейся штукатурки.
– Х-ха! – Охранник в лопнувших по швам брюках приготовился лягнуться еще раз.
Дважды впечатав кулак в его солнечное сплетение, Бондарь рубанул ребром ладони по мощному загривку, проследил за шумным падением противника и удовлетворенно кивнул:
– Перекур. – С этими словами он действительно достал сигарету, поднес к ней зажигалку и, поглядывая на Пинчука сквозь облачко сизого дыма, предложил: – Проходите же в кабинет, Григорий Иванович. Больше нам никто не помешает.
Пинчук уже успел справиться с «молнией» брюк, а пигментные пятна на его коже приобрели естественный ржавый оттенок.
– Я могу отказаться? – спросил он, держась неестественно прямо.
– Нет, – заверил его Бондарь.
– Тогда зачем задавать лишние вопросы, не понимаю?
* * *
Минут через десять, когда Голавлев подтвердил по телефону, что слышит в трубке голос именно того человека, который должен обеспечить Пинчуку безопасность, атмосфера в кабинете изменилась в лучшую сторону. Этому способствовало также исчезновение горе-охранников, которым пришлось поднимать свое оружие неповрежденными левыми конечностями.
– Вы сломали им руки? – спросил Пинчук, когда дверь за ними закрылась.
– Всего лишь пальцы, – заверил его Бондарь. – Указательные.
– Напрасно вы с ними так.
– А мне кажется, что урок пойдет им на пользу. Меньше будут в носу ковыряться.
– Напрасно, – повторил Пинчук. – Они хорошие ребята.
– Разве есть такая профессия – «хорошие ребята»? – удивился Бондарь. – Вы платите им деньги именно за это?
– Мои телохранители…
– Как могут охранять чужие тела те, кто не в состоянии уберечь собственные? – Удостоверившись, что собеседнику нечего ответить на этот вопрос, Бондарь, не переводя дыхания, задал следующий: – Кстати, сколько всего охранников вы кормите?
– Это не рыбки, чтобы их кормить, – сварливо сказал Пинчук.
– Но и не несчастные сироты, чтобы их содержать.
– Вы приехали учить меня уму-разуму?
Бондарь примирительно улыбнулся:
– Я приехал помочь вам, чем смогу. А для этого я должен получить ответы на некоторые вопросы, только и всего. Один из них уже задан. Сколько человек вас охраняет?
Прежде чем ответить, Пинчук подергал себя за кустистую бровь:
– До последнего времени я вообще обходился услугами одного телохранителя. По сути дела он исполнял обязанности водителя и… мнэ-э… адъютанта.
– Денщика, – утончил Бондарь. – Вы что, совсем не заботились о своей безопасности?
– Времена бандитских разборок давно закончились. – Пинчук взялся за вторую бровь. – Кроме того, мой статус защищал меня лучше всяких пистолетов. Еще недавно я даже не закрывал автомобиль на улице. Никто в Одессе не осмелился бы посягнуть на мою собственность.
– Потому что он был бы примерно наказан, так?
– Естественно. Ему бы голову оторвали.
– Вот видите, а вы говорите, что времена бандитских разборок закончились, – укоризненно сказал Бондарь. – Кто обеспечивает вам «крышу»?
– Это к делу не относится, – отрезал Пинчук. Его лысый череп воинственно наклонился, когда, опершись обеими руками на ручки кресла, он подался вперед. – Моя крыша – это только моя крыша.
– Я просто хотел сказать, что она совсем худая. Протекает.
– В смысле?
– В смысле, каплет. Кап-кап.
Бондарь многозначительно посмотрел вверх.
– Вы о чем? – Пинчуковские глаза тоже машинально поднялись к потолку.