– То, что ты говоришь, бесчеловечно.
– Бесчеловечно вести себя так, будто на земле существует только одна полноценная нация – американская. – Бондарь закрыл глаза, давая понять, что переубеждать его бесполезно. – Сострадания заслуживают лишь те, кто сам способен сострадать. Янки же до скончания века будут помнить свои гребаные небоскребы, но им и в голову не придет помянуть погибших в Хиросиме и Нагасаки. Наш Сталинград, наш Чернобыль, наш «Курск» им тоже до задницы. Ты хочешь, чтобы я посочувствовал несчастным американцам? Ладно. Но не раньше, чем они вдосталь нахлебаются той самой водицы, которую мутят по всему свету.
– Шут с ними, пусть хлебают, – согласилась Милочка, которой вдруг подумалось, что не для того она затащила в свой номер московского гостя, чтобы устраивать с ним диспуты на политические темы. – Я поняла: американцы тебе не нравятся. А я?
Один глаз Бондаря приоткрылся, оценивая лежащую рядом женщину.
– Ты – совсем другое дело, – признал он.
– Тогда обними меня.
– Запросто.
Милочка закусила губу. Весь ее богатый сексуальный опыт не шел ни в какое сравнение с тем, что творилось с ней всякий раз, когда ее ласкали эти сильные руки. В сущности, это даже нельзя было назвать лаской. Ей казалось, что из нее вынимают душу.
– Я, – прошептала она, – я тебя лю…
– Ш-ш. – Указательный палец Бондаря прикоснулся к ее губам. – Довольно слов.
– Это не просто слова, это прав…
– Завтра расскажешь. Если еще останется такое желание.
– Ты хитрый, – пролепетала Милочка, растворяясь в охватившей ее неге. – До завтра еще дожить надо, а я умираю.
– Выживешь, – пообещал Бондарь.
Этих слов Милочка не услышала из-за набатного звона в ушах. На некоторое время ее не стало, хотя она не потеряла способности ощущать все происходящее с ней, исчезнувшей. Нечто подобное испытывал и Бондарь. И это было главное чудо, которое способны подарить друг другу малознакомые мужчина и женщина.
* * *
Исходящий от нее аромат духов сохранял дурманящие свойства эфира, но пробуждал уже не страсть, а ту смутную тоску, с которой глядишь на мертвые цветы. Наваждение закончилось. Время вновь потекло с нормальной скоростью. Чудо, как это всегда бывает, оказалось мимолетным.
– Я ненадолго сошла с ума, – хрипло сказала Милочка. – Извини.
– Все в порядке, – откликнулся Бондарь, покосившись на свое левое плечо. Там осталась отметина Милочкиных зубов, похожая на овальное клеймо.
Она перехватила его взгляд и виновато спросила:
– Ты правда не злишься?
– Правда, – буркнул Бондарь. За окном стояла ночь, расцвеченная бисером далеких огней. Усевшись на кровати, он увидел, что почти все окна в доме напротив черны, и покачал головой. – Но хорошего понемногу. Спать пора.
– Я теперь не скоро усну.
– Дело хозяйское. Лично я намереваюсь принять душ и отдохнуть, если не возражаешь.
Милочка хитро прищурилась:
– Возражаю. – Заметив изумление на лице Бондаря, она расхохоталась. – Ты меня неправильно понял. Просто первой в ванную принято пропускать женщин.
– Ну иди. – Он отвернулся.
– Иду…
Его окаменевшая спина ощутила прикосновение потрескавшихся горячих губ, вдоль позвоночника скользнули груди, оказавшиеся, наоборот, невероятно гладкими и прохладными. На мгновение Бондарю померещилось, что он видит Милочку затылком, видит, как она неохотно отстраняется от него, как подбирает с пола свое кружевное бельишко, как крутится перед зеркалом, желая определить, насколько очаровательной была сегодня.
– Хочешь посмотреть танец живота? – спросила Милочка. – Я умею.
– В другой раз, – буркнул Бондарь, не поворачивая головы. – Как-нибудь после сытного ужина. Чтобы живот лучше выделялся.
– Напрасно издеваешься. Между прочим, я закончила театральное училище. – Милочка вздохнула. – Даже в настоящих постановках играла, если хочешь знать. Мне пророчили большое будущее.
«А как же без этого? – подумал Бондарь. – Скажи женщине, что в ней погибает талант великой артистки или певицы, и она моментально растает. Сколько раз тебя ловили на эту удочку, дуреха?»
– Погляди на меня, – попросила Милочка за его спиной. – Правда, я похожа на Софи Лорен в молодости?
– Правда, – ответил Бондарь, уставившись в одну точку. – Только Софи Лорен сначала мылась, а потом уж прихорашивалась.
– Откуда ты знаешь?
– Иначе ее придушил бы какой-нибудь нетерпеливый итальянский любовник, – сказал Бондарь, стараясь не выдавать все возрастающее раздражение. – Еще в молодости.
Милочка негодующе фыркнула, но не сдвинулась с места.
«Причесывается, – догадался Бондарь, услышав за спиной характерный шорох. – Тянет время, артистка больших и малых театров. Дает мне возможность оглянуться и полюбоваться ее фигурой. И если я подчинюсь этому искушению, то заснем мы только под утро, а выберемся из постели к обеду. Хорошенькое времяпрепровождение для офицера ФСБ, прибывшего с важным заданием!»
Рывком натянув джинсы, он закурил, толкнул балконную дверь и вышел из номера, предоставив Милочке прихорашиваться в одиночестве.
Сигарета с оторванным фильтром, которой жадно затягивался Бондарь, трещала, осыпаясь искрами. Поглядывая вниз, он поймал себя на желании сигануть прямо со второго этажа и уйти куда глаза глядят, не разбирая дороги. Ох уж эти женщины! Сначала к ним влечет с непреодолимой силой, а потом не знаешь, как от них избавиться.
– Счастливо оставаться, – прозвучал печальный голос Милочки. – Я тебя покидаю. Кто знает, может быть, нам не суждено увидеться вновь…
Она явно резвилась, разыгрывая какую-то театральную сценку, но волосы на затылке Бондаря встали торчком, словно шерсть на волчьем загривке. Холодея от нехорошего предчувствия, он обернулся.
Внутри освещенного номера вроде бы не происходило ничего из ряда вон выходящего. Там не было никого, кроме Милочки, уже успевшей привести волосы в порядок и направлявшейся к двери ванной комнаты. Без туфель на высоком каблуке она казалась слегка коротконогой, но в остальном была чертовски привлекательна. Девичья талия в сочетании с бедрами зрелой женщины заставляли вспомнить изящные изгибы испанской гитары.
Бондарь вспомнил. И отстраненно отметил, что его нервы натянуты, как струны.
Почему? Что же его тревожит, черт подери?
– Погоди, – окликнул он Милочку, сам не понимая, чего добивается.
Увидев его, застывшего на балконе, она приподнялась на цыпочки и помахала ему белыми трусиками:
– Нет-нет, не удерживай меня. Читать про приключения гораздо приятнее, чем принимать в них непосредственное участие… С меня хватит. Я ухожу навсегда.