– Почему? – насторожился Бондарь, заподозрив, что грузины не видят особой разницы между своими свободолюбивыми свиньями и обычными собаками, рыскающими на помойках.
– Все дело в приправах, – сдержанно улыбнулась Тамара. – В каждой семье существуют сотни рецептов самых разнообразных соусов. Кроме того, к мясу подают множество овощных закусок из фасоли, баклажанов или кабачков. Восхищаясь блюдом, никогда не знаешь наверняка, из чего оно приготовлено. Ну и, конечно, мы едим зелень, очень много зелени.
– Зелень – это хорошо, – с чувством произнес Бондарь, нос которого неизменно поворачивался в сторону кухни. – Просто замечательно! – воскликнул он при виде усатого официанта, перепоясанного условно белым фартуком.
Энтузиазм Бондаря был вызван не столько обилием соусов и зелени, выставляемых на стол, сколько появлением долгожданной снеди, носящей куда более существенный характер. Вооружившись ложкой, он окунул ее в дымящееся харчо, зачерпнул и поднес ко рту.
– М-м!
Сочетание сладковатого риса, кислого сливового пюре ткемали, мясного бульона, толченых грецких орехов и всевозможных пряностей создавали неповторимый вкус и аромат.
– Дзрохис хорци харшот, – сказала Тамара, наблюдавшая за гаммой чувств, отразившихся на лице Бондаря.
– Харшот? – переспросил он. – Ты пожелала мне приятного аппетита?
– Так называется это блюдо по-грузински, – пояснила она. – Суп из говядины. Точнее, говяжье мясо для супа. Харчо – это искаженное название.
– Главное, чтобы рецепт не искажался, – заметил Бондарь, орудуя ложкой. – В Москве такого харчо не попробуешь.
– Неудивительно, – откликнулась Тамара, старавшаяся кушать с кошачьей деликатностью. – Только грузины знают, как смягчить жгучесть красного перца, без чего настоящего харчо не приготовишь. Тут тебе и мацони, и кукурузная мука, и кинза, и хмели-сунели, и семена кориандра, и имеретинский шафран. Плюс еще не менее десятка добавок.
– Например, лавровый лист, – поддержал разговор Бондарь, печально глядя на опустевшую тарелку. – Но цыплята табака привлекают меня значительно сильнее, чем лавровый лист и всякие там хмели-сунели, – оживился он при виде новых блюд, принесенных официантом.
– Правильно говорить: «тапака», – поправила Бондаря Тамара.
Он лишь заурчал, давая понять, что подобные тонкости не имеют значения. Плоский цыпленок, зажаренный до хрустящей корочки, превратился в груду костей раньше, чем Тамара расправилась с парой крылышек. Правда, она то и дело сдабривала мясо разноцветными соусами, тогда как Бондарь не отвлекался на подобную ерунду. Не увлекался он и терпким столовым вином, лишь несколько раз пригубив его из бокала.
– Почему ты не пьешь? – удивилась Тамара. – Не волнуйся, от «Саперави» не развезет. Между прочим, в нашем языке не существует слово «похмелье».
Бондарь посмотрел на рубиновое вино, покрытое аппетитной малиновой пенкой, и решительно отодвинул бокал:
– Я сегодня уже достаточно выпил, хватит.
– Боишься пойти по стопам Грибоедова? – усмехнулась Тамара. – Он долго не решался признаться в любви Нине Чавчавадзе, но однажды ему поднесли «Саперави», он хорошенько угостился, а потом попросил у княжны руки.
– Кажется, это случилось за месяц до того, как молодожены отправились в Персию, – сказал Бондарь. – Там Грибоедова убили. Вот тебе и «Саперави». Не от большого ума горе, а от вина.
– Ты циник!
– Я реалист. Никогда не принимаю важные решения во хмелю. Если мне взбредет в голову сделать кое-кому предложение, то я обойдусь без всякого «Саперави». – Бондарь яростно ткнул вилкой в мхали, приготовленный из отварных овощей, но пробовать салат не стал, а добавил: – Хотя сейчас не до лирики. Еще неизвестно, что ожидает нас на кладбище.
– Очень даже хорошо известно, – тихо промолвила Тамара. – На кладбище всех ждет одно и то же. Вечное одиночество и цветы запоздалые.
– Так кто из нас циник? – спросил Бондарь, лихорадочно подыскивая слова, способные развеять мрачное настроение, охватившее журналистку. – Что за упаднические речи?
– Самая подходящая тема для полуночи.
Бондарь взглянул на часы:
– Черт! Еще целых два часа ожидания!
– А я думала, время в моем обществе летит незаметно, – сказала Тамара. – Шутка. – Улыбка, тронувшая ее губы, растаяла. – Сама не люблю ждать.
– Можем прогуляться, – предложил Бондарь.
– По ночному Тбилиси?
– У вас неспокойно?
– Ну, времена, когда по городу шастали вооруженные до зубов молодчики из «Мхедриони», конечно, прошли, – сказала Тамара, – однако до нормальной обстановки далеко. Постреливают, грабят, останавливают машины и выкидывают водителей на обочину. Иногда в Тбилиси наезжают сваны, а для них туриста похитить – все равно что высморкаться.
– Кто такие сваны? – полюбопытствовал Бондарь, закуривая.
– Полудикие горцы из Сванетии. Говорят, что когда сван хочет наточить свой кинжал, он пускает с горы огромный камень, а сам бежит рядом.
– Зачем?
– Точит кинжал. – Тамара подняла бокал, любуясь содержимым на просвет. – У нас в Грузии это любимое занятие. Все точат кинжалы друг на друга. Абхазцы, осетины, менгрелы, гурийцы… Выпьем же за дружбу народов! – Тамара так и поступила, не чокнувшись с Бондарем, а потом решительно встала и заявила: – Вот что, пойдем ко мне. Познакомлю тебя с отцом. Мне кажется, что вы понравитесь друг другу.
– В такое время? – усомнился Бондарь, доставая деньги.
– Он обычно работает по ночам, а днем отсыпается.
– Не хотелось бы ему мешать.
– Отец любит гостей, – сказала Тамара. – В последнее время от нас многие отвернулись, опасаясь замарать себя знакомством с изгоями, осмеливающимися критиковать новый порядок.
– Что-то вроде нашего тридцать седьмого года? – спросил Бондарь, когда они направились к выходу.
– Если уж проводить такие параллели, то год пока что только тридцать четвертый или тридцать пятый. – Остановившись на крыльце, Тамара с удовольствием вдохнула свежий воздух. – Кстати говоря, скороспелый отец грузинского народа родился в один день со Сталиным, чем весьма гордится.
– Ну, до товарища Сталина ему далеко. – Бондарь взглянул на ночное небо. – Как свинье до луны.
– Масштаб не тот?
– Дело не в масштабе.
– А в чем?
– В целях, – просто ответил Бондарь. – Сталин строил самое мощное государство в мире, и он его построил. А нынешние тиранчики? Они способны лишь разрушать, присваивать или обгаживать все, что было создано до них. Культ личности нужен им для того, чтобы тешить свое непомерно раздутое самолюбие.
– Никогда не смотрела на тиранию с такой точки зрения, – призналась Тамара, с любопытством косясь на Бондаря. – Выходит, ты оправдываешь массовые репрессии?