– Да… Что?..
– Встань-ка, герой нового времени.
Ноги Бабича сами собой выпрямились, когда он увидел направленный на него пистолет.
– Я постоянно занимаюсь благотворительностью, – сказал он. – Об этом много пишут в прессе.
– В купленной тобой прессе, – уточнил Бондарь. – Подойди к двери, меценат… Так, теперь попробуй открыть замки.
– Они не поворачиваются, – доложил Бабич после серии бесплодных попыток.
– Отлично. Держи…
На пол упали наручники.
– Зачем? – тупо спросил Бабич.
– Один браслет защелкни на руке, а второй – на дужке засова, – распорядился Бондарь. – Угу… угу… Молодец.
Бабич, только теперь осознавший всю безвыходность своего положения, задергался, звеня цепью.
– Вы… Вы собираетесь меня застрелить?
Бондарь посмотрел на пистолет, сунул его за пояс и с сожалением ответил:
– Патронов в обрез. Хотя, в принципе, на такого, как ты, целую обойму потратить не жалко. Только этого мало. Понимаешь, что я имею в виду, кот ученый?
– Нет, – признался Бабич. – Не понимаю.
– Это поправимо.
Бондарь поднял нож, полюбовался тыльной стороной лезвия, ощетинившейся остро отточенными зазубринами из сверхпрочной стали.
– Не смей! – Бабич повис на цепи, болтаясь на ней, подобно уродливой елочной игрушке, не способной доставить радости ни взрослым, ни детям. – Немедленно освободи меня! Я британский подданный!
– Что ж тебе не сиделось на Пикадилли? – Приблизившись к двери, Бондарь оттащил труп охранника подальше, осмотрел пустое пространство вокруг обмершего Бабича и произнес: – Несколько месяцев назад я оказался в точно таком же положении… – Оттянув штанину на голени, Бондарь воткнул в нее нож, просунул острие наружу, снова проткнул, снова просунул. Получилось нечто вроде импровизированных ножен. Убедившись в их надежности, Бондарь посмотрел Бабичу в глаза и закончил: – Мне посоветовали поступить, как поступает лиса, попавшая в капкан. Она отгрызает себе лапу.
– Нет! – Бабич ударился головой об дверь. – Нет! Нет! Нет!
– Да. Я навел справки. Это чистая правда.
– Отпустите меня!
– Потомки мне этого не простят. Счастливо оставаться, отец русской плутократии.
С этими словами Бондарь повернулся к пленнику спиной и направился к контрольной панели. Ему было не до воплей Очень Важной Персоны, оглашающих комнату. Настало время позаботиться о собственной персоне.
* * *
Вентиляция в бункере Заирова работала исправно, Бондарь отметил это с самого начала, не обнаружив на стенах ни единого следа плесени, как часто бывает в подземных строениях. Обесточивать ее пришлось методом проб и ошибок. Когда Бондарь экспериментировал с выключателями, он случайно привел в действие аварийную сирену, но, поразмыслив, решил, что это очень даже кстати. Пусть боевики, отрезанные от внешнего мира, как следует попаникуют, прежде чем захлебнутся в стремительно прибывающей воде. Террор означает в переводе ужас. Кому, как не террористам, прочувствовать это на своей шкуре? Кроме того, протяжное завывание сирены должно было заглушить шум, с каким предстояло выбираться Бондарю.
«Уау-у… уау-у», – неслось отовсюду. Прикованный к двери Бабич надрывался в иной тональности, но тоже достаточно громко. В общей какофонии угадывались отдаленные удары, громыхание железа, топот, приглушенные крики. Народу в подземелье скопилось много, но Бондарь надеялся, что никто из воинства Заирова не служил в армии и не дежурил в таких вот командных пунктах, как тот, в котором они несли службу совсем другого рода.
Подземная лаборатория по производству наркотиков? А как насчет подводной?
Разобрав съемную секцию вентиляционной трубы, Бондарь аккуратно положил ее на пол, присел и просунул голову в отверстие. Квадратная нора была устлана множеством окурков, оставшихся здесь с незапамятных времен. Когда-то Бондарь тоже курил возле точно такой же трубы, пуская дым в зарешеченное окошко, чтобы не унюхали отцы-командиры. На широких трубах, спрятанных за шкафами с аппаратурой, солдаты писали письма, украдкой дремали, жевали черный хлеб и грызли кукурузные початки, сваренные в чайнике. Самые неугомонные использовали вентиляционную систему для путешествий по КП, навещая земляков из других подразделений или даже гражданских телефонисток, дежуривших на коммутаторе. Бондарь, правда, в подобных вылазках участия не принимал. На втором месяце службы его перевели в другую часть, оказавшуюся вовсе даже не воинской, но это совсем другая история.
Провожаемый отчаянными воплями Бабича, он протиснулся в лаз и перевернулся на спину. Листовое железо слегка прогнулось под тяжестью Бондаря, ребристый стык впился в его поясницу. Слегка выгибаясь и отталкиваясь от днища каблуками, он пополз в темноту, совершенно не представляя себе, как станет выбираться обратно, если наткнется на непреодолимую преграду.
«А никак, – с готовностью подсказала интуиция. – С этого момента только вперед. Обратного хода нет».
* * *
Одномоторный восьмиместный гидросамолет покачивался на волнах, растопырив водные лыжи и широко раскинув крылья, как громадная чайка, приготовившаяся взмыть в небо. На самом деле до взлета оставалось примерно минут сорок.
– Ди-ли-ли, да-ла-ла, – подпевал магнитофону Гейдар Физулин, выставив локоть в открытое окно. Это делало его похожим на обычного таксиста, но Физулин был не таксистом, а пилотом, и гордился этим, как если бы сам изобрел или сконструировал самолет, в котором сидел, дожидаясь хозяина.
– Ла-ди-да, да-ду-ди…
Он любил свою работу, обеспечивающую его не хуже, чем собственный продуктовый магазинчик. «Держись поближе к деньгам, и сам всегда будешь при деньгах», – учил его отец. Жаль, что старик не дожил до этого дня. Вот бы порадовался за сына! Опрятный, в голубой рубашке с галстуком, брюки наглажены, туфли начищены, носки почти новенькие, с единственной дыркой на пятке, но ее никто не заметит, потому что разуется Физулин не скоро, он не для того посажен за штурвал, чтобы разуваться и лениво шевелить пальцами, как это любят делать разные бездельники.
– Ла-ли-лей, на-ни-най…
Метрах в трехстах от самолета находилась бухточка, в которой сосредоточилась флотилия физулинского хозяина, господина Заирова. Среди катеров, лодок и обшарпанных барж выделялась шикарная яхта с иностранным названием. На пристани происходила непонятная суматоха. Чеченцы сбегались туда со всех концов острова и, спешно погружаясь на суда, уплывали в открытое море. Всего остров покинуло не менее полутора десятков человек, после чего бухта опустела.
Опять тревога, опять сложности, подумал нахмурившийся Физулин. Заниматься бизнесом трудно, каждый норовит ставить палки в колеса. Вот тебе и свобода частнопредпринимательской деятельности, вот тебе и деловая инициатива. Сегодня ты с прибылью, а завтра в сплошных убытках. Нет, уж лучше Физулин будет летчиком. Принял на борт груз или пассажиров, доставил по назначению, и гуляй, Гейдар, радуйся жизни.