– Вы потеряли дочь, матушка Пенни, – негромко сказал он прерывистым басом. – Эту утрату ничем не восполнить. Но вы будете для меня матерью, а я буду стать вам сы…
От волнения Ладислав не сумел закончить традиционную формулу, а леди Пенелопа взяла в ладони его лицо и положила к себе на плечо, не скрывая перед толпой своих друзей и соседей слез, катившихся по ее щекам.
– Лад, мой Лад! – прошептала она ему на ухо, гладя его широкие плечи. – Ты всегда был мне сыном. Разве ты этого не знал? – С этими словами она взяла Ладислава за руку и подвела туда, где стоял его отец.
* * *
В огромном очаге полыхали поленья морской сосны. Высушенные древообразные бурые водоросли горели синеватым пламенем. Ладислав с благодарностью грелся в волнах тепла, потому что для Бофорта его кровь была жидковатой, а сам он пока еще не отошел от пережитого эмоционального потрясения. Свет от очага играл, как отблески солнца в морской воде, на металле и каменной кладке, которыми бофортцы украшали свои жилища. По другую сторону очага сидел отец Шорнинга Свен. Огонь отбрасывал блики на его волевое лицо, огрубевшее от морского ветра. За ним сидел брат Ладислава Станислав. Он был еще выше и шире в плечах, а на погонах, украшавших его китель, сверкали скрещенные гарпуны капитана китобойного судна. Рядом с Шорнингом – отцом сидела леди Пенелопа.
Ладислав посмотрел на нее и вспомнил свою мать, Ирену Шорнинг, умершую тридцать лет назад во время последней беременности. Несмотря на последние достижения медицины – а для местных жителей они были недоступны вплоть до того момента, когда промысел нарвала принес им благосостояние, – высокая сила тяжести и суровый климат Бофорта постоянно взимали страшную дань: на этой негостеприимной планете выживали только сильнейшие.
– Рад видеть тебя дома, сынок. Я боялся, что они будут потребовать и твою жизнь. – Бас Свена Шорнинга был еще ниже, чем у его сына, и в нем слышалась неукротимая ненависть. Один из его сыновей уже отдал жизнь за Федерацию, погибнув вместе с тяжелым крейсером, на котором служил.
– Я и сам этого долго боялся, – откровенно признался Ладислав. – Но они оказались слишком хитры для этого. Они стали точно выбрать, куда всадить гарпун. Они стали отпустить меня, потому что хотят изобразить нас варварами, а себя – цивилизованными людьми.
Лицо его отца исказила гримаса ненависти, и Ладислав почувствовал, что и остальные тоже затрепетали от гнева.
– Свен! – сказала леди Пенелопа в воцарившейся тишине голосом ледяным, как бофортские моря. – Мы слишком долго ждали. Многие из нас стали пожертвовать самым дорогим, и ради чего? Нас только унижали и эксплуатировали!
Ладислав невольно кивнул, пожирая глазами отца: Свен Шорнинг сурово глядел на огонь.
– Да, – наконец проговорил он. – Ты, как всегда, права, Пенни. Тридцать лет назад я стал поклясться Ирене ничего не предпринимать, но думаю, что сейчас даже она бы с тобой согласилась.
Ладислав чуть не подскочил на стуле. Его отец пользовался большим влиянием среди немногочисленного населения Бофорта, но тридцать три года он держал слово, данное у смертного одра своей жены, сдерживал ненависть, пылавшую в его сердце с момента смерти старшего сына. Тяжелый крейсер «Бесстрашный» погиб только потому, что некий коммерсант из Индустриального Мира оказался настолько влиятельным в политических кругах, что военный корабль отправили эскортировать принадлежавший ему «важнейший» груз в разгар набега тангрийцев.
– Мы не позволили им прибрать к рукам наше богатство! – взревел Свен Шорнинг, как пробудившийся вулкан. – Они лишили нас прав и убивают наших детей! Все, хватит! – Он поднял на Пенелопу сверкавшие синим пламенем глаза. – Сначала погиб мой сын! Потом – твоя дочь! Довольно! Этому будет стать положен конец! – Он с такой силой ударил кулаком по толстому подлокотнику кресла, что ценное дерево, из которого оно было изготовлено, треснуло.
– Я согласен с тобой, отец! – негромко проговорил Ладислав. – Но мы должны стать очень осторожными. У Федерации длинные руки, а сейчас в ней заправляют Индустриальные Миры.
– Так что же нам сидеть и ничего не делать?! – прорычал Свен Шорнинг.
– Нет, отец! Но прежде чем обратиться к правительству, я должен быть говорить с остальными. Торопиться нельзя. Надо ударить неожиданно и в подходящий момент.
– Ты хочешь стать быть бунтовщиком? – негромко спросил Станислав.
– Так есть! – уверенно ответил Ладислав. – Самое время.
– Как скажешь, – сказал Станислав. – Я только думаю о том, что будет стать с Бофортом, если ты будешь потерпеть неудачу.
– Я думаю, – мрачно сказал Ладислав, – что лучше умереть, чем терпеть такое унижение. У меня нет больше сил. С меня хватит! Попробуй это понять!
– Так есть, Лад! Я стану попробовать, – прямо ответил Станислав, сжав плечо брата. – Только подумай как следует, прежде чем вступить в битву, в которой можешь погибнуть. Потому что ты будешь начать гражданскую войну!
– Я понимаю, – негромко проговорил Ладислав. – Я понимаю! И да поможет мне Бог!
* * *
Правительство Бофорта было совсем не похоже на погрязшую в бюрократии Земную Федерацию и на правительства Внутренних Миров. На этой планете было менее шести миллионов жителей, и состав бофортского парламента отражал немногочисленность его избирателей. В него входило всего пятьдесят шесть депутатов – по большей части старейшин мощных кланов, возникших в Годы Забвения. Общество, сформировавшееся на планете, почти непригодной для существования человека, представляло собой нечто вроде общинно-родового строя, в то же время отдаленно напоминавшего феодализм своей политической системой.
Ладислав нервничал намного больше, чем когда-либо в Палате Миров. Конференц-зал с трудом вмещал всех парламентариев. За прямоугольным столом президиума сидели их лидеры, смотревшие на Ладислава спокойными и бесстрастными глазами.
Шорнинг прибыл сюда после трех недель осторожных переговоров в узких кругах. Несмотря на то что он старался не вовлекать в эти переговоры правительство, оно, судя по всему, само решило не оставаться в стороне. Вот и сейчас Ладислав видел в зале президента Бьорна Тессена, вице-президента Кнута Хальверсена, а также председателей многих важнейших парламентских комитетов. Все они с нетерпением ожидали возможности задать ему вопросы.
– Ладислав, – начал наконец президент, – за время своего недолгого пребывания на Бофорте ты встретился со многими влиятельными людьми. Мы не понимаем, почему ты не искал встречи с нами.
Ладислав невольно напрягся, услышав, что Тессен старается говорить на стандартном английском. За Годы Забвения бофортский диалект стал чем-то вроде символа, которым гордились обитатели этой планеты. Так они бросали вызов мирам, покинувшим их в трудную минуту. Хотя практически все бофортцы могли говорить на английском почти без акцента, большинство из них ни при каких обстоятельствах не соглашалось это делать – разве что на официальных церемониях, где члены бофортского правительства в какой-то мере чувствовали, что за ними наблюдают их предки с Земли. Следовательно, чистый английский Тессена означал, что он говорит с ним как президент бофортского парламента, то есть официальное лицо, задача которого заключается в том, чтобы защитить и сохранить Федерацию.