— Я вот что подумал, Маниах, — засиял голубыми глазами гордый отец красавца Халида, — подумал, что жадность до добра не доводит. Зачем нам везти до самой Куфы всю эту гору железа, которую я, как вы помните, подарил вам исключительно по ошибке? Опять же верблюды эти еле тащатся. Наши с Мансуром хотя бы умеют идти рысью, а то и еще бодрее. В общем, если я вам подарил сто комплектов вооружения — то пусть уж они будут на чьих-то плечах. Принимайте под команду пополнение, Маниах.
Я понял, что снова могу улыбаться.
— Юкук, вы говорили мне, что тут есть такой лагерь рабов из армии Абу Муслима, — сказал я длинному воину. — Это что — мы как раз в Шаввале?
— Именно так, — с мрачным удовлетворением кивнул он. — И есть еще кое-что. Ведь совсем неподалеку отсюда…
Тут нас отвлекли: первые из желающих поносить балхские кольчуги начали подходить к нам с Юкуком.
Хаос, грохот и лязг, который начался после этого и никак не мог прекратиться, описать невозможно. Юкук, собранный, уверенный, спокойный, только успевал метаться туда-сюда, подчиняясь в том числе моей команде: брать только согдийцев (я же должен быть уверен, что они понимают мои команды). Каждый из моих чакиров неожиданно для себя оказался командиром десятки воинов. Потом появились, кроме согдийцев, еще и тюрки, и я понял, что отряд наш теперь не победить и тысяче воинов. Люди менялись кольчугами, тащили из лагеря свое старое и привычное оружие, сравнивали с новым. Были копья, короткие для пехоты и длинные для всадников. Колчаны из кожи, откуда стрелы торчали веером. Дальше пошли кони, и этот вопрос оказался весьма серьезным, а Юкук еще затребовал запасных — притом что лишившийся груза верблюжий караван мы оставили в лагере в виде компенсации.
Я понял, что устал.
Мне захотелось отойти от этого грохочущего кошмара на какой-нибудь холмик, поднять голову к небу, где были рассыпаны мириады рифмующихся строк. «Остался след ее в пыли неспящих городов»? А ведь это было хорошо. Но вот уже новые строки звучат в моей голове:
О неба бледная и злая вышина, пронзенная кинжалом кипариса!
Еще немного, еще несколько строк. Хоть три. И не надо слать их брату. Надо, чтобы они просто оказались здесь, уже в нашем мире.
Но тут я вспомнил, что кисточка, папирус и все прочее, конечно же, остались в Мерве. С письменными принадлежностями мне просто не везло!
А дальше начал спускаться вечер.
— Овощи, Мансур, обязательно овощи — какие угодно. И не меньше одного барана на десять человек, это же здоровенные воины, — брал я приступом казначея дома Аббаса. — Плату за службу вы им сможете отдать в конце пути. Но кормить их надо хорошо уже этим вечером.
Мансур, все также не отпуская от себя спасенного мною мальчика, грыз ноготь и задавал на удивление точные вопросы — о том, что надо где-то брать еще котлы, добывать хлеб. Но на меня он смотрел какими-то удивленными глазами и… я бы сказал, что этот человек с неподвижным лицом был немножко смущен. А Бармак тонко улыбался.
— Можем спокойно тут переночевать, — ответил он затем на мой невысказанный вопрос. — Они получили по морде раз, от ваших девушек. Два, когда нас встретил и проводил сынишка Халид. Три, когда по его приказу наш отряд вырос до сотни. Да еще и с таким вооружением. Хватит уж им горячку пороть. Хашим теперь будет ждать Абу Муслима, а того, как вы верно и вовремя нам сообщили утром, нет в городе. Эту ночь можем спать спокойно.
Но спать мне не пришлось. Потому что когда забулькали неизвестно откуда появившиеся котлы над кострами, Юкук подсел ко мне, приложенной к сердцу рукой поприветствовав погружавшихся в сон Мансура, Бармака и прочих.
— Господин, я начал тогда говорить, а меня прервали. Так вот, знаете ли вы, что тут находится совсем неподалеку?
— Дорога в Куфу, о которой я не имею понятия, — отвечал я. — Мы поедем через весь Иран, Юкук.
— Я знаю эту дорогу очень хорошо… Сад, господин. Сад убийц. До заката можно было бы доехать.
Тут Бармак, лежавший навзничь, открыл один глаз и чуть повернул к нам осунувшееся лицо.
— А если не тот сад? — рывком сел я. — А как узнать…
— Двое на лучших конях уже туда отправились, если вы не возражаете, господин, — без выражения сказал Юкук.
Бармак открыл второй глаз.
— Мы охраняем жизнь этих людей… — начал было я.
А в моей голове уже крутились, как перекати-поле среди пыли, бешеные планы.
Взять ее живой и без царапины. Связать. Повезти с собой на запад, по дорогам Ирана. Нет, отправить с ней двух человек обратно, в Мерв. Сдать целителю. Найти Ашкенда. Дать Ашкенду запас сонных трав. Довезти ее до Самарканда. Сдать брату. Получается! Отлично получается!
Мои мысли замерли: Мансур сидел теперь абсолютно прямо, нет — чуть наклонившись вперед, в побелевших пальцах его был нож, которым он медленно пропахивал глубокую борозду в земле по направлению к себе.
Я посмотрел на его лицо — и раз и навсегда понял, что становиться врагом этого человека не следует никому и никогда в жизни.
— Я сам поеду, — сказал он голосом, скрипучим, как песок.
— А мальчика оставите на меня? — раздался тихий голос лежавшего Бармака.
Стало тихо. Юкук сидел неподвижно, с лицом, будто высеченным из камня. Он, кажется, был единственным, кто мог в этот момент смотреть в жуткие глаза Мансура.
— Оставьте нам исполнителей, господин, — наконец негромко сказал Юкук. — Мы не будем спешить их убивать. Мы сделаем это медленно.
Мансур чуть наклонил голову, глядя на свой нож. И начал грызть ноготь свободной руки. Мы молча ждали его решения.
— Сначала еда, — сказал он, наконец.
А после еды, из закатных лучей, возникли двое разведчиков Юкука. И мы начали с ними серьезный разговор.
Далее же мы выставили охранения во всех направлениях. Показали, каким должен быть сигнал тревоги — лишив для этого только что появившуюся у нас кухню нескольких медных тазов и кувшинов. Поняли, что Мансур останется на месте. Дали инструкции моим оставшимся в лагере Нанивандаку и Девгону — в случае нападения две десятки атакуют, остальные бросают семейство Аббаса в седла коней и переходят в галоп, окружив их железной стеной.
— Веревки, вьюки какие-нибудь, — бормотал я.
— Это не замок, сер, через его стены можно прыгать прямо с седел, — отвечал понявший меня по-своему Юкук. — Этот сад защитил себя не стенами. Он посреди пустыни, к нему так просто не подберешься — все открыто. А в окрестных селах говорят, что там живут гули. Находили несколько мертвых крестьян, из которых выпита чуть не вся кровь. Это-то несложно — тыкаешь ножом вот сюда и сюда, кровь брызгает ручьем, потом везешь труп и кидаешь его на сухую землю… Хашиму это было бы несложно подстроить. Но я бы вообще организовал дело получше…
И вот багровые камни пустыни, от них указывают на лиловый восток длинные черные тени. Полусон в седле, звуки струн, женский голос: «Стыдно быть совершенно бесполезным человеком на этой земле. Без моих ковров Самарканд все равно ведь остался бы Самаркандом. Какой ты счастливый, Нанидат, — твой шелк соединяет весь мир, он сильнее войн и мятежей. Если бы я могла хотя бы вырастить сына и сделать его похожим… ой, прости, прости, прости… Видишь, я приношу еще и вред…» «Ты единственный человек, которому никогда не надо просить у меня прощения. Потому что я прощу тебе что угодно. И уже поэтому ты не бесполезна. Ты нужна, потому что мир без тебя выглядел бы пустым, Заргису».