— Кто с тобой был на могиле, кто может подтвердить твою невиновность? — послушно отозвался сиплым шепотом конюх. И тут же ответил сочным басом: — Это очень много важных и достойных людей, господин судья. Они поручатся за мою правдивость, они тоже там были и тоже невиновны. Кто они? Ну, Ин Сяокэ из канцелярии левого министра, Лян Бинвэй из Министерства церемоний — он проводит сейчас экзамены, ему доверяет сам премьер-министр, да еще Лю Чанцзи из канцелярии премьер-министра, тот, который готовит экспедиционную армию во Второй Великий западный поход, и еще Яо Шицянь из нашего Ведомства историографии, он носит звание академика и пишет отличные оды, можно, я забуду это все, господа, — очень голова болит.
Мы оба вздрогнули, а Юкук сурово нахмурился.
— Нет, подожди, дружочек, подожди еще, от головы я дам тебе отвар — но ты только что сказал что-то… Очень важное… — Я вдруг почувствовал странный холод в животе, а Юкук уставился на меня широко открытыми бесцветными глазами и не шевелился. — …академик? Да нет же, вот с этого места, где говорится о канцелярии премьер-министра…
— Да еще Лю Чанцзи из канцелярии премьер-министра, тот, который готовит экспедиционную армию во Второй Великий западный поход, и еще… — послушно забормотал несчастный.
— Всё! — поднял я руку. — Всё, всё.
Юкук смотрел на меня, кивая снова и снова, а в глазах его были гордость и грусть.
Мы отпустили нашего бесценного помощника туда, где дают лечебный отвар. Отпустили и часовых с галереи. Остановились у ее балюстрады.
У наших ног, как плетеная циновка для великана, перекрещивались палимые солнцем разноцветные полотна, протянутые от стены к стене, от дерева к дереву, а под ними, невидимый нам, гудел, хохотал, ругался и торговался рынок. Мы молча дышали живым воздухом после пыли, накопившейся в коврах, и духоты.
— К дэвам некромантов, — сказал я. — И этот их идиотский заговор. Пусть завывают на могилах и выпускают на крыши ведьм. Нам это больше не интересно. Канцелярия премьер-министра Ян Гочжуна готовит поход на Запад? Какой поход? На какой Запад? Ведь не на Тибет же. А совсем в другие места. Ты понимаешь, что это означает, Юкук?
— Еще как понимаю, — вздохнул он. — Опять война, господин. Большая война.
Экспедиционных армий империя не собирала уже более двадцати лет, обходясь силами пограничных округов. Такая армия состоит из двадцати тысяч человек, то есть семи дивизий, из которых непосредственно вступают в бой четырнадцать тысяч человек. Две тысячи двести лучников (большие тюркские луки), две тысячи арбалетчиков (кажется, это слабое оружие тоже собирались заменить луками — следовало это быстро уточнить), четыре тысячи кавалерии. Основная ударная сила, по тюркскому обычаю, — конные лучники. Больше половины их — в тяжелой пластинчатой броне: две отчетливые женские груди из металла, наплечники, полоска металла под горлом. Иногда длинная пластинчатая юбка. А вот броня у лошадей, от головы почти до копыт, вышла из моды. Пехота, вооруженная копьями, в дальние походы тоже отправляется в седле. Иногда в нем и остается.
Но двадцать тысяч — это только одна армия. Такая годится для быстрого броска через степь, короткого удара из пограничного округа — и такого же быстрого отхода. Название же похода — «великий» — намекало, что речь шла, возможно, о нескольких армиях под общим началом главнокомандующего, держащего несколько флагов. Сколько флагов — столько армий.
И еще в такие походы привлекалась конница союзников, то есть тюрок Великой Степи. В той битве у Таласа, где Сангак потерял руку, исход дела решила именно армия детей Степи — карлуков, которую привел с собой имперский полководец Гао Сяньчжи, себе же на горе.
Итого — несколько десятков тысяч воинов.
Или больше? Войны у Восточного моря, против Когурё, а также Пэкчё велись одним миллионом имперских солдат. Я никогда не поверю в эту цифру, но имперские историки называют ее неизменно и упорно.
Эти войны начинались одна за другой, снова и снова человеческое море в сотни тысяч воинов лилось на восток, к несчастному полуострову. Три безуспешные войны при династии Суй, которая на этих войнах и надломилась. И еще несколько — при нынешних Танах. А в итоге — поражение от ненадежных союзников, из государства Силла. Итого почти сто лет, когда новые и новые гигантские армии империи маршировали на восток, к несчастному полуострову, и откатывались назад. И все впустую.
Сегодня, насколько я слышал от знакомых офицеров, настоящий поход означал как минимум сто тысяч человек, большинство из которых были именно солдатами, вступавшими в бой, а не обозом.
Сто тысяч… Пыль, застилающая солнце. Множество голосов, ржание коней. Несуразно огромная, сверкающая металлом масса, ползущая на запад от одного города на караванном Пути до другого, сметая попутно с дороги караваны с шелком, мирно идущие в мою страну.
Потому что поход снаряжался именно на мою страну, Согд. Через Фаргану и Чач — к Самарканду, потом в Бухару. Потом, может быть, в Мерв и еще дальше — или нет? Если бы знать, зачем премьер-министру этот поход!
Еще вчера я находился в столице по двум причинам. Первая — узнать, кто и почему убил моего предшественника Мелека. И вторая — потому что, в конце концов, не было в мире более прекрасного города, чем Чанъань, и даже величественный Бизант, каменный город на холмах у пронзительно синего моря, ему уступал.
А сегодня на меня свалился огромный груз. Для начала предстояло выяснить, какой именно Запад имеется в виду. Империя, в конце концов, лежит на восточном краю мира, и Западом здесь считается вообще все остальное в этом мире.
Но уже сейчас особых сомнений у меня не было.
Если ехать от Чанъани строго на запад, то перед всадником вырастает стена гор Тибета, через который идут караваны паломников в княжества Инда, за сутрами Учителя Фо и за суставами, зубами и обломками костей с его погребального костра. Одна крошечная косточка Учителя Фо ложилась в основу очередной белой, вытянутой к небу иглой ступы, вокруг которой мгновенно вырастал очередной монастырь.
Но поход на этот запад сегодня было бы трудно себе представить. Воины Тибета, закованные в железо полностью, кроме глаз, начали спускаться с вздымающихся до небес гор, грабить и громить пограничные города империи лет шестьдесят-семьдесят назад: до того никто и не слышал о таком государстве. А при славном Светлом императоре стало ясно, что победить Тибет невозможно, так же как и он не может победить империю. На равнине танская кавалерия, состоявшая по большей части из перешедших на имперскую службу тюрок, сметала тибетские боевые линии. Но, как только степь сменялась горами, расклад резко менялся.
И до сих пор про одного из двух славнейших генералов империи, Гэшу Ханя, рассказывали, что за ним — «поле тысяч скелетов Коко-нора». Гэшу уложил половину из шестидесяти трех тысяч своих солдат при осаде крепости Ши-пао в Красных холмах, война за нее длилась четыре года. Когда крепость наконец пала, в ней нашли четыреста солдат и одного тибетского генерала.