К моему изумлению, он не только остался жив — он на глазах становился веселее и даже начал прыгать на одной ноге, стараясь не наступать на другую, снабженную связанной крест-накрест бамбуковой конструкцией. Наконец, он сделал несколько робких шагов, я понял, что кость его в порядке, и начал при помощи массажа приводить в порядок эту живую руину, заставляя веселее бежать его заново восстановившуюся кровь. Через полгода, готов был поручиться я, он будет готов снова отправиться на поиски того же зверя — и свести с ним счеты. А пока что он с трудом учился языку хань, а заодно и местному диалекту городских жителей.
Даосы не трогались в путь, смиренно ожидая результатов моего лечения. Кроме седого Фэя, сначала никто не верил, что разорванный человечек снова придет в себя. А потом — все захотели увидеть излечение собственными глазами, и к концу его даже обнаглели и начали предлагать свои услуги.
И вот четыре карлика принесли своему собрату уже не носилки, а стульчик, связанный из тех же лиан. На его голову водрузили высокий убор из разноцветных перьев. Человечек сам доковылял до своего передвижного трона, довольно ловко шевеля всеми конечностями. И на прощание взял из рук своего собрата кожаный мешочек, развязал его так, чтобы я видел его содержимое — груду тусклых, грязных синих каменных обломков, — и тщательно выговорил выученные слова:
— Лекарь. Жизнь. Кровь. Сила. Спасибо.
Я не ждал от несчастного никакой награды, а камней от неведомых племен побаивался. Поэтому я, как и было мне положено, передал мешочек стоявшему рядом старому Фэю. Тот положил сверху камней согнутую ладонь, как будто для того, чтобы согреть ее, подержал, удовлетворенно кивнул и вернул мне мешочек со словами:
— Придает силу и стойкость.
Я пожал плечами, спрятал камни в свою сумку и забыл о них надолго.
Потом наши лодки из бесконечных каналов выбрались на еще одну большую реку и тронулись на юг.
— Интересно, если это наша новая жизнь, то заплатили ли мы уже за все, что натворили в прежней? — поинтересовалась однажды Ян; мы лениво следили за садящимся солнцем и грызли сахарные фигурки, трогательно поднесенные ей даосами. — Знаешь, наверное, я все-таки сделала не так уж много зла. Потому что у меня есть ты. Теперь — ну, вот только бы, знаешь… немножечко бы денег.
Тут она внимательно присмотрелась к моему лицу.
— Скажи, ведь когда ты говорил, что у тебя в Гуанчжоу друзья… и там твой торговый дом продает и покупает много шелка… Ты ведь не шутил? Тебя действительно там ждут, деньги там и правда есть, и они твои?
Эти мысли я отгонял от себя в течение всех нынешних прекрасных недель и месяцев. Но дольше отгонять их я не мог. В Гуанчжоу мне предстояло перехитрить самого серьезного противника, которого я знал, — самого себя.
Потому что это ведь я приказал, чтобы мой дом взял для торговли в Гуанчжоу абсолютно новых людей, чтобы ни одного известного в Чанъани лица там не было. Это я заявил, что даже упоминание там торгового дома Маниаха не должно оставаться безнаказанным. И мои люди в Гуанчжоу, скорее всего, действовали и сегодня действуют исходя именно из этого моего приказа: никаких Маниахов. Более того, они, возможно, не знают меня в лицо.
И что мне, Нанидату Маниаху по имени мастер Чэнь, теперь оставалось делать? Молиться? Нарисовать на лбу или на макушке крест, чтобы Бог Небесный увидел сверху сына своего, которому сейчас нужна помощь?
Я положил руки на колени, обратив ладони к небу, чтобы в них вошло небесное тепло, а взгляд опустил к серо-жемчужным вечерним водам.
Газбоди, прозрение глаз моих. Делал ли я то, чему ты учишь нас, — побеждал ли ярость любовью, отвечал ли добром на добро, уничтожал ли скупость щедростью?
Двух вещей прошу я у тебя — не откажи мне, прежде чем я умру.
Суету и ложь отдали от меня, нищеты и богатства не давай мне.
Питай меня насущным хлебом, дабы, пресытившись, я не отрекся от тебя и не сказал: «Кто Господь?»
И чтобы, обеднев, не стал красть и употреблять имя Бога моего всуе.
Ян смотрела на меня, грустно кивая.
— Все понятно, — мрачно сказала она. — Мы плывем в никуда. Что ж, никогда еще не оставался голодным даосский мастер-целитель. Приноси мне горстку зерна и пучок зелени, и у тебя будет вкусный ужин. Если нет — я сама принесу их тебе.
Но тут река сделала поворот, и перед нами открылась водная гладь, усеянная сотнями лодок с загорающимися и отражающимися в зыбкой воде оранжевыми огоньками. И такие же огоньки мириадами окутывали открывшийся перед нами берег.
Там были застывшие во влажном тумане лиловыми силуэтами кроны деревьев, с которых струились лианы между широких резных листьев. Из-под крон выступали горбатые, крытые седой листвой крыши, одна над другой, взбиравшиеся вверх по зеленым холмам. Между гигантских деревьев и маленьких крыш призывно мигали все новые огни, и река качала их отражения.
— Этого не может быть, — прошептала Ян. — Это какой-то сон.
— Вы, уважаемый, произносили сегодня на улицах имена; некоторые из них я когда-то слышал. Хотелось бы спросить, зачем вы разыскивали здесь, в этом городе, людей, носящих эти имена, — без всякого выражения сказал молодой человек с неподвижным лицом, замерший, как статуя, на пороге комнаты, где я только что принимал пациентов.
Я смотрел на него столь же неподвижно: интересно же было увидеть, кого послал брат открывать торговлю в совершенно новом для нас городе. И выбор брата поразил меня до глубины души: по возрасту этот юноша мог бы быть моим сыном. Что, у нас теперь люди в этом возрасте командуют другими и возглавляют представительства торговых домов? А я сам — бесполезный старик? Вроде бы пока нет, мелькнула у меня в голове мысль.
Голова молодого человека под тонкой повязкой была, видимо, полностью обрита, и бородка только намеком рыжела вдоль челюсти. Неужели, пока я путешествовал на юг, в моем городе сменилась мода? Он был тонок, мускулист, очень смугл и, в общем, нравился мне.
Проблема была лишь в том, что ему явно не нравился я.
Что было совсем неудивительно. Первой же душной, влажной ночью в этом городе, укрывшись под кисейным пологом от мошек и внимая вдохновенному звону цикад, я понял, что у меня есть только один способ найти тех, кто мне нужен. Способ рискованный, зато быстрый.
И на следующий же день, после утреннего приема, я вышел из заросших буйной зеленью с толстыми лианами деревянных ворот монастыря и двинулся по ближайшей торговой улице вдоль набережной.
Сладко пахло ароматным деревом, влажной зеленью и слегка застоявшейся водой. Горы странных разноцветных фруктов украшали входы в лавки, и пряный их запах кружил голову. А я заходил то в одну лавку, то в другую, стараясь привлечь внимание персов и соотечественников-согдийцев странными речами, вполне в стиле сумасшедшего даоса, витающего в облаках и ведущего там разговоры с духами и драконами.