— Алим, послушай, — встал напротив Артем. — Они предлагают сделку.
— С шакалами сделок не заключаю, — отрезал именинник. — Пусть вешаются!
— Ты прав. Но они люди подневольные. Если ты своим нукерам дашь команду, они же не будут спрашивать! Порвут на клочки, а потом выяснять что-то будет поздно. Так ведь?
Алим вспылил:
— Что ты хочешь, Артем? Защитить этих шакалов? Иди — защищай. Я слова не скажу! Твой выбор! Ты мне — брат. Делай, что знаешь! Мои нукеры за меня жизнь отдадут. А эти продадутся за копейку! Шакалы!
— Зачем ты так, Алимджан?! Они разные. Не все одним миром мазаны. А сегодня ошибка произошла. Кто-то позвонил и сообщил, что здесь сход воровской с наркомафией. Понимаешь?
По лицу именинника пробежала гамма противоречивых чувств. Из сказанного он понял для себя самое главное: менты не просто облажались, когда они поняли, что натворили, они еще и засуетились.
— Хм! Нар-ко-ма-фи-я… Н-да, нагадили себе в штаны эти гиены. Кто подтирать будет? Пусть немедленно всех освободят. Оружие вернут охране и проваливают. Кого поймаю — сам виноват. Да простит меня всемогущий и всевидящий Аллах, я сегодня добрый.
Алим на мгновение замер и сокрушенно вздохнул:
— Какой праздник испортили!
Павлов еще раз мысленно перекрестился. Он хорошо представлял, во что могло все это вылиться просто потому, что кто-то плохо подумал или погорячился.
— Ты, как всегда, самый мудрый, Алимджан. Прости их, ибо не ведают, что творят.
— Павлов, ты хитер, как твой отец! — рассмеялся Алим. — Знаешь мою слабость к тебе, вот и пользуешься. Иди, скажи этим недостойным воинам, что Алим зла не держит. Пусть уходят с миром.
Через пятнадцать минут пустые милицейские автобусы стали разъезжаться. Вслед за ними, спешно прощаясь, потянулись и помятые гости. Фрост и Ротман и вовсе уходили неприлично быстро. Оба бормотали под нос что-то вроде: «Вот же попутал связаться с бандюгой! Никогда! Больше ни за что! Чтоб ему пусто было!» Пожалуй, только Леня повел себя молодцом, подбежал к Алиму, попрощался и что-то шепнул на ухо, отчего именинник засмеялся и приобнял модельера. А после этого Булавкин подошел и к Павлову:
— Артем, рад тебя видеть! Ты, говорят, занялся делом Иосифа? Молодец! Правильно! Надо Викулечке помочь. Она девочка правильная. Помоги ей, Темочка! — быстро заморгал он своими ресничками.
Артем кашлянул и слегка пожал его пухленькую руку.
— Помогу, Леня. Помогу. Не переживай. Ты себя береги!
— Ой! Не говори! — манерно отмахнулся Леня. — Такая передряга! Мама дорогая. Ну, я разберусь. Так этого не оставим. А ты ко мне заезжай в офис, поговорим про Вику и Осю. Хорошо? Буду ждать! Ну, пока! Пока!
— Давай! Привет!
Артем отвернулся, чтоб не видеть воздушных поцелуев, которые Леня посылал ему и еще нескольким своим знакомым, пока еще остававшимся в клубе, и думал. Он не понимал, почему этот модник так активно лезет в раздел имущества Шлица. Даже в клуб пришел к Алимджану. Вокруг этого наследства вообще пересеклись очень уж разные люди. Где эстетствующий интеллигент Корней Фрост, и где газово-металлургический магнат Алимджан? Эти планеты не могли пересекаться в бизнесе! Однако их пути неожиданно сошлись. Их, как поется в песне некогда популярной группы «Мираж», связала музыка. И пусть для одного она была только развлечением — всегда, а для другого довольно быстро стала коммерцией — и только. Идущие на встречных курсах встретились, и это было неизбежно.
Клуб закрылся. Неудачная вечеринка сорвалась и закончилась, а других гостей сегодня не пускали. Ушел администратор. Охранники, пережившие налет омоновцев, тоже снялись с дежурства. Остался один ночной пост, а в своем кабинете бредил Гарик Бестофф. Ему мерещились то сорок разбойников во главе с Али-Бабой, которые мчались за ним, сверкая саблями, то стая обезьян, бросающих в него кокосы и бананы. Он увертывался и кричал:
— Мимо! Мимо! Не попали! — а сам подбирал фрукты и жадно их глотал. Глотал и не мог никак насытиться.
Вдруг одна обезьяна приблизилась совсем близко и улыбнулась ему знакомой улыбкой:
— Здравствуй, Гарик! Как поживаешь? Все коксуешь?
— А что ты мне предлагаешь вместо кокса? Свои кокосы? Ха-ахах-ха! — он забился в лающем хохоте.
И тогда обезьяна вдруг превратилась в Иосифа Шлица. Продюсер укоризненно посмотрел на него и грозно сказал:
— Гарик! Ты — подлец! Ты Викторию обманул! Негодяй! Она жена моя! Ты ее предал! Умри же! — Из глаз Иосифа посыпались искры, и все вокруг запылало адским огнем.
— Нет! Нет! Я все отдам. Забери моих обезьян! Кокосы! Бананы! Все возьми! Иосиф, не губи-и-и-иииии…
Но его уже повалили на пол, а вскоре вой Гарика стал захлебывающимся, а еще через какие-то мгновения слился с гулом бушующего пожара. В считаные минуты в клубе полопались оконные стекла, а огненный вихрь вырвался наружу. «Гоголефф» пылал, охваченный всепожирающим огнем. Из подъезда, сбивая на ходу пламя с куртки, выскочил проснувшийся охранник. Он метался вдоль горящего здания и все никак не мог достать трясущимися руками мобильный телефон. В соседнем доме одно за другим вспыхивали окна. Далеко в городе завывала пожарная сирена.
Митя пролежал на крыше часа полтора, а то и два и замерз невероятно. Несколько раз он даже впадал в полузабытье, но так и не решился спрыгнуть. А там внизу выводили гостей Алимджана. Фархутдинбеков кричал и ругался. Затем во двор выскочил адвокат Павлов. Затем задержанных стали выпускать. Затем они разъехались. Выехали и милиционеры. А Митя все лежал. Сначала он боялся, что в пустом клубе будет заметен Алимджану, словно голый на площади, а затем снова впал в полуобморочное состояние и только слышал — будто сквозь сон, — как ругается Гарик, а затем и вой. Когда он очнулся — от хлопнувшего где-то сзади резкого звука, — у него затекли руки, спина, ноги, шея и даже голова.
Фадеев с усилием обернулся и увидел, что из окна кабинета Гарика Бестоффа вырывается клуб дыма и тонкий язык огня. Митя кое-как развернулся, но не удержался, покатился к краю кровли, сорвался и с размаху влетел в ветки стоявшего рядом со зданием клуба тополя. Схватился за спасительные побеги, но они не выдерживали тяжести Митиного тела и лопались, рвались и ломались, и на асфальт меж стеной и тополем он плюхнулся совершенно ободранный.
Митя вскочил на ноги, не разбирая дороги помчался прочь от пылающего клуба, выбежал за ворота и вдруг понял, что не помнит, где поставил свой автомобиль. Остановился, чтобы понять, в каком направлении надо бежать, и замер. На зловещем фоне горящего клуба Фадеев отчетливо видел фигуру человека в спортивном костюме с капюшоном, и этот человек, явно излучающий угрозу, двигался прямо к нему. Митя тряхнул головой, чтобы прогнать жуткое наваждение. Но силуэт не исчез, а, наоборот, стал приближаться с удвоенной скоростью.