Размашистым шагом он вышел из палаты и, не останавливаясь и даже не снимая халата и хирургической шапочки, зашагал по коридору, как вдруг… По спине Агушина пробежал холодок. Он обернулся. Там, в конце коридора, было темно, и ему показалось, что оттуда на него смотрят! Может быть, даже следят. Он определенно чуял чужой взгляд на своем затылке.
«Позвонить своим орлам?»
Это было бы самым правильным решением, но Геннадий Дмитриевич вдруг устыдился своей предусмотрительности и предпринял простенький маневр. Он вразвалку зашел за угол. Выждал несколько секунд и резко выскочил из-за угла, чуть не сбив толстую медсестру, которая несла в вытянутых руках анализы мочи.
— Ай-ай-ай! Ты что творишь! Вот козел! У меня два дня больной помочиться в пробирку не может, а ты чуть все не разбил! Совсем очумел?! А ну, дай дорогу, а то счас оболью золотой водой! Будешь знать, как скакать по больнице! Вот урод… — заворчала толстуха.
— Извините.
Медсестра прошла мимо, и Агушин тряхнул головой:
— Фф-уу! Привидится же такое!
Виктория пребывала в состоянии полного разочарования. Оказалось, что долгие годы ее и мужа Иосифа окружали пустые, ненадежные людишки. Они, видимо, только и ждали момента, когда можно будет безнаказанно растащить все нажитое талантом Шлица имущество. Медянская попыталась зайти в офис мужа, но в компании «Олл старз» сменили всю охрану, и здоровенный детина не очень вежливо выпихнул вдову на улицу. Ни Клим Чук, ни ребята из «Вице-президента», ни даже Айя Кисс уже не отвечали на ее телефонные звонки. И вообще, похоже, все они сменили не только номера телефонов, но и хозяев.
С большими людьми все обстояло еще проблематичнее. Прорвавшись в офис Романа Ротмана обманным путем с пистолетом в сумочке, она исчерпала свой лимит доверия со стороны его сотрудников, и теперь они ее тоже не подпускали к дверям фирмы. Попасть к Фросту было еще сложнее, потому что он переехал на шестнадцатый этаж телебашни и без охраны вообще не передвигался. Гарик Бестофф, единственный, кто хоть как-то попытался рассчитаться с долгами перед погибшим мужем, теперь тоже не мог помочь и, скорее всего, уже общался со Шлицем на том свете.
— Ах! — вскрикнула Медянская.
Она не заметила, как сигарета быстро истлела у нее в пальцах и больно ужалила тлеющим угольком. Виктория потерла обожженную руку и подожгла новую сигарету. Митя Фадеев, предавший память хозяина, лежал в больнице, переломанный, как бумажный самолетик, попавший в вентилятор. Его допросом занимался бесполезный следователь Агушин, а он среди всех подозреваемых больше всего выделял Медянскую и явно хотел засадить вдову за решетку, чтобы покрасоваться перед телекамерами. Даже страховая компания — и та отфутболила несчастную вдову. Адвокат Артем Павлов, который вроде бы поначалу резво взялся за дело, теперь и вовсе пропал, причем вместе с документами на страховку, доверенностью и другими важными бумагами.
Медянская заплакала. Жизнь остановилась, оборвалась, рухнула. Время перестало двигаться и превратилось в оранжевое болото. От постоянного недосыпания, курения и крепкого кофе глаза вдовы воспалились, и она все видела сквозь оранжевую сеточку. Даже подружки, поддержавшие ее на первых порах, теперь занимались собственными семьями, проблемами и детьми. У Медянской остался только сын, но и он не мог поддержать Викторию. Он был слишком далеко, в Америке. Жил там с самого рождения в окружении нянек и воспитателей. Папу и маму видел раз-два в год и давно разучился в них нуждаться.
Виктория всхлипнула, открыла сейф и стала искать пистолет, который давно уже был сдан в милицию. Но и это она позабыла, поэтому судорожно разбрасывала по полу документы. Бумаги летели во все стороны, и она остервенело их топтала:
— Так! Так вам! Все гады! Подлецы! Мерзавцы! Твари! Продажные шкуры!
Но голос ее был слаб и одинок в пустой пыльной квартире когда-то самого успешного продюсера великой страны, победившей фашизм и коммунизм. И лишь спустя целую вечность этой адской пляски на не повинных ни в чем бумагах ее остановил дребезжащий без остановки звонок. Виктория двинулась в коридор и зло, резко открыла дверь.
— О господи! — отшатнулась Виктория.
На пороге стоял мужчина, судя по костюму и ботинкам. Вот только на месте головы у него был нахлобучен какой-то невообразимый рыжий сноп волос и сияла картонная рожа с черной повязкой через нее. Кривой шрам, нарисованный на щеке, и щербатый нахальный оскал.
— Привет! Принимаете политических беженцев? — спокойно поинтересовалась наглая пиратская рожа.
— Что?! Вв-в-вы кто такой? Что вв-в-вам нужно?
— Мне нужны вы! Виктория Станиславовна Медянская. Я — славный пират Генри Морган! Я принес вам победу в очередной схватке за чужое имущество! — на этих словах «пират» снял маску и поправил взъерошенные волосы.
Медянская тяжело вздохнула:
— У-у-ухх! Ну, вы и напугали меня. Тоже мне, пират! Хотя вы правы, и пират, и адвокат борются за чужое имущество. Они наверняка чем-то схожи, — улыбнулась она первый раз со времени их расставания. Несмотря на гадкие мысли в адрес Павлова, она была рада его видеть вновь. — Проходите, а то соседи сейчас повыскакивают. Они спят и видят, как бы меня отсюда вытолкать. Только дайте им повод. Заходите.
Павлов принял приглашение, аккуратно положил маску на столик и пошел вслед за Медянской в комнату. Там присел в кресло рядом с ней и тут же полез в свой портфель:
— Прежде всего, прошу прощения за маскарад. Не мог, понимаете ли, пройти мимо такого шедевра. До Рождества еще полгода, а британцы решили в аэропорту устроить что-то вроде предкарнавальной распродажи. Вот по случаю прикупил масочку. Думаю в ней пойти в Кремль. Что скажете? — Он хитро прищурился, но при этом пристально рассматривал чуть повеселевшую, но изрядно вымотанную и помятую вдову.
Медянская лишь вздохнула:
— В Кремле такой роже только и место! Они там все уже пираты давно. Так же, как и вы, борются за чужое имущество.
— Виктория Станиславовна! Ну что вы, дорогая, я вовсе не это имел в виду. Я про елку. Новый год, маскарад, елка в Кремле. Вот и все! А вы сразу же в политику ныряете. Ай-ай-ай. Что-то вы совсем неважно выглядите. Что случилось, Виктория?
— А разве мало того, что уже случилось? — Она стиснула зубы и в упор смотрела на Павлова. Он тоже казался ей каким-то оранжевым.
— Так. Все ясно. Вика, вам нужно уехать к сыну.
— Это почему же?
— Просто так. Сын вас давно не видел. Ему надо как-то объяснить гибель отца. Он же человек! Это ваш ребенок! Собирайтесь и уезжайте, иначе… — адвокат замолчал и обвел взглядом запылившуюся, неприбранную комнату, полную окурков пепельницу, мусор на столе и возле него. Видно было, что с момента похорон никто так и не притронулся к квартире, порядок не наводил и не убирался.
— А что «иначе»? — передразнила Медянская и снова закурила. Павлов поморщился и отмахнулся от выпущенного в его сторону клуба дыма: