— Генерал Заславский ждет вас.
Соломин, сжатый, как пружина, прошел в генеральский кабинет и замер. Заславский — худой, абсолютно не имеющий растительности на голове и, казалось, даже без бровей и ресниц — навстречу не встал, руки не подал, а просто кивнул на одинокий стул у своего стола:
— Садитесь, Соломин.
Начало было хреновым, а обращение — вот так вот, по фамилии — обещало впереди только неприятности.
— Сразу скажу две вещи: я возглавляю отдел «X», вам, скорее всего, неизвестный, а вопрос, по которому я вас пригласил, касается и вашего «норвежского дела».
«Еще бы он не касался!» — язвительно подумал Соломин, но вслух — очень осторожно — спросил другое:
— А что за отдел?
— Собственная безопасность, — серьезно ответил генерал, — контрразведка контрразведки.
«Ну, я попал…» — понял Соломин.
— И именно поэтому, — продолжил генерал, — вовсе не Торн Джоханссон интересует меня более всего.
«А кто тогда? — с отчаянием подумал Соломин. — Говорил бы сразу! Чего кота за хвост тянуть?»
И генерал словно услышал его мысли и тут же перешел к делу:
— К сожалению, в наших, а точнее, в ваших рядах обнаружился предатель.
Соломин приоткрыл рот, да так и замер.
— А… а я-то… каким образом… — наконец-то включился защитный рефлекс.
— А вы тоже в этой игре, — печально констатировал Заславский. — Да-да, и, увы, пока вы скорее работаете на врага, чем против…
Внутри у Соломина все оборвалось.
«Кто?! Кто-то из моей бригады?!»
— Кто-то из моей бригады? — напрягся он.
— Нет, — покачал головой генерал и перевернул несколько листков лежащей перед ним папки. — Твои ребята чисты.
«Черкасов?! — заметались мысли. — Павловы?! С кем я еще контактировал?!»
Мысль, словно дикая птица в силках, ударилась изнутри о череп еще раз и замерла.
«А может, он имеет в виду меня?»
— Надеюсь, вы не думаете…
— Я не думаю, я знаю, — печально проронил Заславский и резко, словно что-то для себя решив, захлопнул только что пролистанную папку. — У вас неплохие рекомендации, Соломин.
Юрий Максимович шумно глотнул и сказать в ответ ничего не решился, а Заславский задумчиво потер острый подбородок, поднялся из-за стола и подошел к окну.
— А предатель — прекрасно известный вам Глеб Арсентьевич Белугин.
Соломин облизнул мигом пересохшие губы. Все это было слишком похоже на банальный переворот.
— Я вам не верю.
Заславский пожал плечами и вернулся за стол.
— А я и не прошу вас верить во что-либо. Я вообще-то прагматик: если это работает, я с этим работаю, а если не работает, то какой смысл в это верить?
«А зачем же ты меня вызвал?!»
Соломин точно знал: если вызвали, значит, есть конкретные вопросы, и если вопросов не задают, значит, ждут активности, и он судорожно перебирал все, что он мог сказать о Белугине как о враге, и не мог.
— Боюсь, я не могу быть вам полезен.
Заславский кивнул.
— Я так и предполагал. Но учтите, если вы что-то вдруг вспомните… что-то имеющее отношение… к предательской деятельности Белугина… как можно быстрее поставьте меня в известность. В таких делах, сами знаете, счет, бывает, идет на часы.
Соломин подобрался. Требование Заславского было понятным и крайне корректным.
— Есть, товарищ генерал.
— Вопросы есть? — поинтересовался Заславский.
Соломин сосредоточился. Более всего он был признателен Белугину за всемерную поддержку в «норвежском деле», и если он обречен…
— Скажите, товарищ генерал, то, что вы сообщили, никак не скажется на моей работе? Ну, на деле Торна Джоханссона…
Заславский покачал головой:
— Не скажется. Сажайте вашего Торна Джоханссона смело. Я даже требую, чтобы вы его законопатили как можно дальше и на как можно больший срок.
— Именем государства!
Судья грозно сдвинул брови, явно осознавая, что за его плечами стоит вся многовековая мощь страны, ее научные достижения, победы и открытия. Он глубоко-глубоко вдохнул и зачитал приговор, над которым так тщательно трудился.
— Признать гражданина Великобритании Томаса Джонатана Хоупа виновным в совершении преступления в форме шпионажа…
Ти Джей поднял тревожный взгляд на судей, но никто из них не хотел смотреть ему в глаза. Судьи были уверены, что он виновен, потому что именно они его осудили. Они решили, что до конца дней закроют его в колонии, где он будет шить рукавицы, кирзовые сапоги, бушлаты во славу страны, приговорившей его к медленной и мучительной гибели. Такова участь человека, назначенного врагом этого государства.
— Руки убрать от решетки, — резанул напряженный воздух переполненного судебного зала резкий свистящий шепот.
Конвоир-прапорщик для убедительности пристукнул дубинкой по металлическим прутьям решетки, и Эллис, жена Томми, испуганно отдернула руки. Но Томми крепко вцепился в руку жены и продолжал отчаянно молиться, шепча губами слова, обращенные не к жестокосердным людям, а к Всемогущему Человеколюбцу.
Одна за другой стремительно всплывали картины пролетевшей жизни. Мама кормит его грудью, молоко сладкое и теплое… Отец впервые сажает на лошадь… Мальчишки катаются на лодке в бурном море и переворачиваются… В тот день двое так и не вернулись домой… Военный колледж… Учения… Высадка на Мальвинские острова… Первое ранение…. Спецкурс… Новое имя… Легенда… Американская эпопея… Скандинавский период… Москва… Арест… Лефортово… Допросы… Бессонные ночи… Суд… и вот теперь приговор.
Ти Джею захотелось закричать — так громко, чтобы здесь вылетели окна! Чтобы стены ненавистного суда развалились и он мог вырваться на свободу. Эллис стояла рядом и дрожала. Хрупкая на вид, она не ломалась под ударами судьбы и стойко переносила все беды, обрушившиеся на их семью в последний год. После гибели младшего сына во время апрельских взрывов в Лондоне и ареста мужа именно она стала главой семьи.
— …совершение противоправных действий, — продолжал читать приговор председательствующий судья.
Порой ему встречались сложные выражения, а местами он даже терял смысл прочтенного, но все-таки читал и читал — по инерции. Шло описание коварной подрывной деятельности разоблаченного кадрового разведчика Хоупа, и судья назвал всех, кто попал под влияние обаятельного «норвежца». Выходило так, что абсолютно слепые, от роду слабые умом русские никак не могли устоять перед чарами и баксами британца и с удовольствием поддавались гипнозу, при этом чудесным образом сохраняя девственную невинность агнцев.