— Лен, а можно я еще поживу у тебя?
Я удивленно посмотрела на Натку. Вид у нее был испуганный и очень несчастный.
— Я боюсь, Лен…
— Чего? Сказала же, Таганцев договорился.
— Все равно боюсь. Мне по-прежнему кажется, что за мной следят… На сердце как-то неспокойно. — Натка схватилась за грудь.
— Еще паранойи тебе не хватало, — хмыкнула я. — Для полного счастья. К аллергии в компанию.
— Нет, если ты хочешь, я, конечно же, перееду, — пробормотала Натка, отводя взгляд. — Конечно, перееду… Только если меня… убьют, Сенька…
— О господи, перестань! — взмолилась я. — Живи у меня сколько хочешь! Только прекрати говорить об убийстве!
— Ой, Лен! — Ната бросилась мне на шею. — Спасибо! Хочешь, я с ремонтом тебе помогу?
— Думаю, с Сенькой ремонт лучше не начинать, — вздохнула я.
Натка засмеялась и принялась, напевая, убирать со стола. От ее депрессии следа не осталось.
Я пошла в комнату и набрала номер Сашкиной учительницы, до которой весь день не могла дозвониться.
— Хелло, — наконец ответила она.
Вот это погружение!
— Здравствуйте, Ольга Викторовна, это мама Саши Кузнецовой.
— Ах да, я сама хотела вам звонить.
— Зачем? — удивилась я.
— Видите ли, ваша дочь… — она замолчала.
— Что? Что моя дочь? — испугалась я. Почему-то представилось, что Сашку увезли в больницу с голодным обмороком. Или с приступом аппендицита.
— Саша, как бы это сказать… не совсем рационально использует программу полного погружения.
От сердца отлегло, я облегченно выдохнула.
— Что значит, не совсем рационально?
— Она все время говорит по-русски! И учит русскому всех членов семьи, в которой живет. Она так ничему не научится! Поговорите с ней.
— Поговорю, — пообещала я. — Только Саша все время голодная.
— Голодная? — удивилась Ольга Викторовна.
— Да. Отпустите ее, пожалуйста, в столовую. Пусть ребенок полноценно пообедает!
— Да мы и сейчас в столовой сидим, — растерянно сказала Ольга Викторовна. — Да, Саша?
В трубке послышался отдаленный веселый Сашкин голос.
— У нас очень полноценный обед! — с обидой в голосе заявила учительница.
— Овсянка и жареный бекон?
— Нет, почему же. У нас традиционный английский обед — запеченная баранина с мятным соусом, овощное рагу, пирог с мясом и картофельное пюре. А на десерт йоркширский пудинг…
— Да, да, простите. — Я положила трубку, чувствуя себя крайне неудобно, но, с другой стороны, испытывая облегчение: Сашка весела, здорова и не голодна. А то, что она «нерационально использует погружение», что ж… поговорю с ней об этом завтра.
Утром в понедельник, придя на работу, я столкнулась с Плевакиным.
— Как дела у вашей сестры? — взяв меня под руку, спросил Анатолий Эммануилович, заглянув в глаза так, как умел только он, — с искренней, обезоруживающей проникновенностью.
— Пока не знаю, — призналась я. — Моя сестра большая фантазерка, и я еще не разобралась, как ее спасать.
— Ничего, ничего, спасете, — похлопал меня по руке Плевакин. — Я в вас не сомневаюсь, Леночка. Удачи вам.
Он стремительно ушел, а я, глядя ему вслед, подумала — вот именно, никто во мне не сомневается, ни Натка, ни даже Плевакин, только мне иногда хочется побыть слабой. И чтобы проблемы решались сами собой.
Дима, как всегда, был уже в кабинете. Как бы рано я ни приходила, он всегда опережал меня минут на десять-пятнадцать. С одной стороны, это отличное качество незаменимого помощника, с другой — я не понимаю, как ему это удается.
— Елена Владимировна, вам Говоров раз пятнадцать уже звонил! — вместо приветствия сообщил Дима.
— Говоров? — удивилась я.
— Да, сказал, вы ему срочно нужны.
Вообще-то у меня мобильный есть, подумала я. Но тот факт, что Говоров звонил мне раз пятнадцать, признаюсь, показался приятным.
А вдруг «срочно нужна» это только предлог и Никите просто хочется услышать мой голос? Нет, если бы это было так, он позвонил бы мне на мобильный… Значит, по делу.
Но помечтать не вредно, особенно в понедельник с утра.
Я достала из сумки мобильный и обнаружила, что звук выключен, а в памяти телефона штук двадцать пропущенных вызовов от Никиты.
Значит, «срочно нужна» все-таки просто предлог… И я не буду ему перезванивать, потому что… Не буду, и все!
Представлять, как Говоров обрывает телефон, разыскивая меня, было весело и даже лестно. Никто сто лет меня не разыскивал, придумывая предлог, чтобы поговорить. Глупая девичья эйфория, овладевшая мной, наверное, была похожа на чувства Натки, которые я слегка презираю, но почему бы хоть короткое время, всего пару минут, не побыть легкомысленной дурочкой, тем более что об этом никто не узнает.
Я налила себе кофе. Подумав, сделала кофе Диме.
— Присоединяйтесь, — пригласила я помощника.
— Вообще-то я уже пил, но если вы приготовили… — он взял чашку.
— Пейте, пейте, — засмеялась я. — Не каждый судья своему помощнику кофе нальет.
— Это точно, — улыбнулся Дима. — Не каждый.
Мы зачем-то чокнулись торжественно чашками, но не успели сделать и пару глотков, как зазвонил телефон.
— Говоров, — сказал Дима.
— Не факт, — возразила я, но, когда он потянулся к трубке, все же перехватила ее и ответила сама: — Слушаю.
— Елена Владимировна, я тебя все утро ищу.
— Знаю, Никита Петрович. У меня на мобильном звук выключен.
— Я так и подумал.
Я хотела спросить, почему это он так подумал — может, я телефон дома забыла или отвечать не хочу, но не успела.
— Лен, помнишь, я в субботу тебе обещал поговорить с ребятами из экономического управления насчет кредитных дел?
— Помню.
Хорошее настроение улетучилось, как дымок над чашкой остывающего кофе.
Нет, я ничуть не расстроилась оттого, что Говоров позвонил по делу — он, как ответственный человек, просто выполнил свое обещание. Но отчего-то стало немного грустно — это ж надо нафантазировать бог знает чего, словно пятнадцатилетняя барышня. Ну и что, что в субботу он был Кит, сегодня, в понедельник, он снова — Говоров.
— Так вот, ребята из управления посоветовали посмотреть постановление президиума высшего арбитражного суда о признании незаконным взымания банками дополнительных комиссий при открытии и ведении ссудных счетов. Посмотри обязательно, это поможет тебе в деле Малышева.